— Нет, я согласен с тобой. Если мы заявим в полицию, то сделаем только хуже для нее, — отозвался он после долгого молчания. По его лицу текли слезы, и он вытирал их тыльной стороной ладони. — Поймают ли они этого ублюдка, если мы заявим?
— Откуда, черт возьми, я могу знать? Этого не знает никто. У нас нет описания машины, на которой он приехал. — Она ругала себя за то, что не бросилась вслед ему, а осталась рядом с Шейной. — Может быть, мы делаем ошибку, не сообщая об этом в полицию. Боже, я же не могу знать все.
Ее сознание было спутано, она плохо соображала из-за вынужденно подавленной ярости. Память о прошлом и хранимая много лет тайна мутили ее разум. Внутри нее что-то прыгало, ныряло, крутилось и бешено вертелось. Ей надо было остановить эту круговерть во что бы то ни стало. Ей надо было перемотать пленку с самого начала. И стереть все лишнее. Голос Джона звучал приглушенно, словно издалека. Она внимательно смотрела на него и попыталась сосредоточиться.
— Я хочу забрать Шейну домой, подальше от этого места. — Его голос прерывался всхлипывающими звуками. — Мне больше ни до чего нет дела. Я просто хочу позаботиться о своем ребенке.
— Я знаю, что она твой ребенок, — закричала она, но сразу же понизила голос, чтобы Шейна ничего не слышала. — Но это наш ребенок, а не только твой. Или ты думаешь, что я не хочу тоже позаботиться о ней? Я не хочу, чтобы она страдала. Я не смогла предотвратить то, что произошло, но я могу прекратить это сейчас. Я дала ей успокоительное. Надо собрать ее вещи и отвезти ее домой. Я упакую сумку и приеду позже.
Он поднялся, но вдруг, пораженный какой-то новой мыслью, застыл на месте. В его обезумевших глазах появилось выражение неописуемого ужаса. Встав с постели, он забыл причесаться и не начесал на лысину волосы, как делал это обычно. На виске его обозначилась глубокая морщина. Он выглядел таким старым, таким изможденным.
— Она не может забеременеть? Мое дитя, моя маленькая крошка?
Она начала говорить, но была крайне раздражена его слабостью; именно его слабость была причиной того, что она потеряла к нему всякое уважение много лет назад. В то время как она пыталась преодолеть прошлое и во всеоружии встретить превратности реальной жизни, он продолжал жить в фантастическом несуществующем мире. Почему он не мог принять решение даже в такой момент, который выпадает один раз в жизни? Она не могла не думать о Ричарде. Ей хотелось, чтобы на месте Джона оказался сейчас именно он. Впервые в жизни ей показалось, что она наконец дотянулась до счастья и испытала чуть-чуть наслаждения. Наслаждение, подумала она. Тот человек из тьмы находил свое наслаждение в ужасе, который испытывала Шейна. Он нашел удовольствие в их унижении и сломленности. Так же, как ее дед нашел наслаждение в запретных местах юного тела своей внучки.
— На беременность практически нет шансов, так как эякуляции не было. Его спугнула полицейская сирена. Завтра мы отвезем ее к врачу, ей введут антибиотики для профилактики инфекции и обследуют. Остается только уповать на Божью милость.
— Она преодолеет это, Лили? Наша маленькая девочка будет когда-нибудь прежней?
— Я уверена, что если мы будем рядом и окружим ее заботой и любовью, то обязательно сможет. Я буду молить Бога, чтобы она смогла.
Пока она произносила набор фраз, которые говорила десяткам жертв насилия, до нее дошла их полная бесполезность. Шейна сильная девочка, точнее, была сильной. Лили старалась сделать ее сильной, отказываясь мелочно опекать и оберегать ее, как это пытался делать Джон. И если они не станут без конца таскать ее по всевозможным инстанциям, то, возможно, настанет день, когда Шейна будет вспоминать все происшедшее как дурной сон. Лили тоже вспоминала свое горе, как дурной сон, и ведь ей же удалось этого добиться. Почему же не должно удаться Шейне? Единственная альтернатива — стать безнадежной калекой. Но такого исхода для собственного ребенка Лили никогда не допустит, ее дитя никогда не упадет в эту бездну.
Они завернули Шейну в покрывало с ее кровати, и Джон повел ее к двери. Выходя, девочка обернулась. Глаза матери и дочери встретились, они посмотрели друг на друга долгим взглядом. Лили хотела быть ее другом и близким человеком, вести ее по жизни без вмешательства отца. Вместо этого они вместе стали свидетельницами отверстого ада. Это сблизило их, но такая близость выковалась в горниле совместно пережитого ужаса.
