— Я тебя видел, — заявил он. В его голосе слышалось смешанное чувство гнева и грусти.
Лили потерла внезапно озябшие в сыром ночном воздухе руки и нервно рассмеялась. О чем он говорит? Не может быть, что он имеет в виду то, о чем она подумала в первый же момент, как только он это сказал.
— Так, так, — пробормотала она. — И что же конкретно ты видел?
Он молчал. Потом повторил, обращаясь больше к самому себе:
— Я тебя видел.
— Послушай, Джон, перестань играть со мной в эти дурацкие игры. Что ты хочешь всем этим сказать?
— Я хочу, чтобы ты ушла из дома. — Он встал, в его голосе теперь зазвучали неприкрытая горечь и желчная злоба. Он был само обличение — мужчина, который перестал играть. — Ты меня слышишь? Я хочу, чтобы до завтрашнего утра ты ушла из нашего дома.
Темной массой он навис над Лили, она отвернулась и смотрела в сторону. Уголком глаза она следила за перемещениями огонька его сигареты, за движением темного силуэта его руки, когда он бросил окурок на грязную половину двора. Она живо представила себе, что сейчас этот окурок взорвется, как зажигательная бомба, вокруг поднимутся к небу языки пламени, все ее тело будет в ожогах, как будто наружу вырвется то пламя, которое сжигает ее сейчас изнутри.
Его рука полетела к ней, как большая ночная птица, как летучая мышь, Лили даже услышала характерный посвист — это в складках рукава от резкого и быстрого движения засвистел воздух. В следующее мгновение раздался звонкий удар. Он влепил ей пощечину. Комедия кончилась, началась драма.
— Переезжай к своему любовнику, к тому парню, с которым ты прошлой ночью так нежно прощалась на стоянке.
Лили железной хваткой вцепилась в его руку. Ее привычный мир рушился, разбиваясь на куски, как упавшая с высоты огромная стопка фарфоровых тарелок.
— Ты хочешь, чтобы я уехала? — закричала она. — Ты, несчастное дерьмо. Ты думаешь, что я жажду провести остаток жизни с тобой, корячась на работе, как ишак, а ты в это время будешь валяться перед телевизором и настраивать против меня мою собственную дочь?
Он рывком освободил свою руку.
— Я никогда не настраивал Шейну против тебя. Просто ты слишком погружена в свои дела, чтобы обращать внимание на дочь, на твоего единственного ребенка.
Он выплевывал слова сквозь стиснутые зубы, его грудь тяжело вздымалась от возмущения.
— И что ты предлагаешь? Чтобы я бросила работу? Чтобы мы существовали на мизерное пособие, но зато могли бы сидеть здесь и по первому требованию приносить Шейне воду? Ты ее начисто развратил. Она была прекрасным ребенком, а теперь стала неуважительной, капризной эгоисткой. — Лили резко замолчала, жалея о вырвавшихся у нее последних словах. — Сейчас ты, конечно, побежишь и доложишь ей, что я сказала. Неужели ты не понимаешь, что приносишь ей вред, когда передаешь ей то, что я говорю тебе, как отцу, и то, что касается только нас двоих? Давай, действуй. Расскажи ей все. Теперь меня это больше не волнует.
Она отступила к нейлоновому стульчику, чуть не упав при этом. Схватив стул, она швырнула его на грязную половину двора.
— Посмотри на этот двор, Джон. Ты даже не замечаешь, что половина двора заросла непроходимой грязью. Тебя это вообще не беспокоит. Ты видишь только то, что хочешь видеть.
— Ты проститутка, шлюха. Ты позволяешь пользоваться тобой как шлюхой.
Она взяла себя в руки и понизила голос.
— Как спермоприемник. Да, Джон? Ты это хотел сказать? Что я позволяю использовать себя как спермоприемник?
Он не ответил.
— Может быть, если бы ты был мужчиной и обращался со мной как с женщиной и женой, мне не понадобился бы другой мужчина. — Она подошла к нему вплотную, теперь их разделяло всего несколько дюймов. — Ты знаешь, Джон, люди занимаются сексом. Женатые люди, я хочу сказать. И занимаются они этим не только для того, чтобы иметь детей. — Ее голос вновь поднялся до крика. — Они занимаются этим потому, что это приятно и хорошо и потому что это нормально.
Его затрясло, он отступил на несколько шагов назад.
— Ты больна, Лили. Ты не можешь быть настоящей матерью.
Он повернулся и зашагал к дому.
— Мне нужен муж, Джон. Муж, а не жена.
