Сами понимаете, после разоблачительных показаний Лайзы окончательно развенчать показания Дэвида и остальных его свидетелей было уже делом техники. О кротком агнце, безвинно пострадавшем от свирепого и безжалостного чудовища в образе Элисон Харрис, никто больше не вспоминал. Все жаждали лишь одного: вывести проходимца на чистую воду.
Вспоминая потом случившееся, я пришла к твердому выводу, что это и был мой звездный час. Судья Максвелл-Харрис, выслушав доводы мистера Тейлфорта, согласилась с ним: да, никаких оснований для дальнейшего рассмотрения моего дела нет. Затем, вперив гневный взгляд в Дэвида, она заявила, что он виновен в тяжком преступлении — в попытке оклеветать доброе имя законопослушной гражданки. Когда же она добавила, что так этого не оставит, я едва не подскочила до потолка от радости. На этом процесс был завершен, и я, еле живая, выползла на солнечный свет. Ноги плохо слушались меня, словно я провела несколько месяцев в темнице.
На ступеньках меня поджидала Марсия Гуттенберг во главе своей шайки. Феминистки держали плакаты с лозунгами в мою честь. Не успела я пробежать глазами ближайший плакат, объявлявший меня героической заступницей всех британских женщин, как послышались хлопки и меня с ног до головы облили шампанским. Со всех сторон мне совали букеты, а оглянувшись, я увидела растерянную Лайзу с целой охапкой цветов. Что ж, если кто и спас британскую женщину, так это она.
И только тогда выяснилось, какую роль в моем чудесном избавлении сыграла Марсия Гуттенберг. Вот уж не подумала бы, что именно она окажется тем самым отважным рыцарем в сверкающих доспехах, о котором я так мечтала. Пока феминистки из «Сафьянового клуба» на руках тащили меня к машине, Марсия пояснила, что пресловутая владелица порнографической студии «Мягкие губки» была их подсадной уткой. Марсия лично рассчитала операцию по минутам, чтобы Лайза, вернувшись домой, застала своего возлюбленного в самом компрометирующем виде.
Можно было только пожалеть, что рядом со мной нет Лоретты. Воистину долг оказался платежом красен.
— Кто эти странные женщины? — спросила меня Лайза, вытирая со щек алую помаду.
— Сестры из «Сафьянового клуба», — ответила я. — А поцелуи означают, что тебя приняли в почетные члены клуба.
— Зачем это мне? — вздохнула она. И вдруг лицо ее болезненно сморщилось. — Как он мог? Я ведь его любила. И он любил меня. Мы собирались пожениться. Что же мне теперь делать?
— Вступай в мой клуб брошенных женщин, Лайза, — предложила я. — У меня уже кое-какой опыт имеется. Вместе мы в два счета преодолеем все трудности. Поверь уж мне на слово.
Родители в мою честь закатили небывалую пирушку. Перед домом красовался огромный щит с лозунгом «Свободу Эли Харрис!». На этот раз слово «свобода» написали через «о», а не через «а». В гостиной меня поджидало обычное сборище, за исключением, разумеется, Бакстеров и теток, старых дев. На почетном месте восседала моя бабушка. Платье на ней вновь было такое же, как у моей мамы. Правда, теперь канареечно-желтое.
— Смысл уяснила? — спросила мама, когда встречать меня вышли обе сестрицы, также в желтых одеяниях. — Как в песне «Обвяжи желтой лентой наш старый дуб». На память. На тот случай, если б тебя посадили. Чтобы ни на минуту не забывать о тебе.
Это меня проняло. Крупные слезы хлынули из моих глаз прямо в стакан джина с тоником, который кто-то заботливо вложил в мою ладонь.
— Мы знали, Элисон, что ты не виновата, — провозгласил мистер Гриффите, с размаху хлопая меня по спине. — Ты всегда вела себя как настоящая леди. Даже когда ты провожала меня, пьяного в стельку, домой, и то ни разу не попыталась воспользоваться моим беспомощным состоянием и изнасиловать. Я был готов, если надо, подтвердить это в суде…
— Спасибо! — с чувством поблагодарила я. — Всем вам — огромное спасибо!
— Давайте-ка споем! — выкрикнула бабушка. — Как насчет «Тюремного рока»?
