Так мы и сделали, но каким-то образом щупальца конгресса дотянулись до нас и здесь, на этот раз в лице Гордона Фэйеруэтера и его семьи. Мы сидели на веранде приятного ресторанчика, когда вошли Фэйеруэтер, Виктория и милая девчушка лет семи-восьми, которую они представили как свою дочь Эдит. С ними был молодой человек, которого Фэйеруэтер представил как своего помощника, звали его Кристиан Хотус, и мать Виктории, Изабелла. Семейство разместилось за соседним столиком.
— Это очень хорошие люди. Они стараются помочь мне с Габриэлой, — пояснила Виктория. На ней была повседневная одежда, как и на большинстве местного населения: саронг (индонезийская национальная одежда) и короткий трикотажный топ, оголявший маленькую черепашку, вытатуированную вокруг ее пупка.
— Мы не встречались? — спросил Фэйеруэтер. — Вы кажетесь мне знакомой.
— Тебе не понравится ответ на этот вопрос, — вставила Виктория. — Ты их видел вчера на каменоломне. Кроме того, боюсь, что и они тебя тоже видели.
Фэйеруэтер застонал и спрятал лицо в ладонях.
— Я ни за что и никогда не буду извиняться перед Робинсоном, но вот у вас я бы хотел попросить прощения, — сказал он. — Вы же просто осматривали каменоломню. Уверен, вам все это было очень неприятно.
— Да все в порядке, — отмахнулись мы.
— Говорю же, они милые, — улыбнулась Виктория.
— Возможно, вы не будете так больше думать, когда я вам расскажу, что случилось, когда мы поговорили с Кассандрой, — покачала я головой. И я описала всю эту грязную историю. — Мне все равно, что она обо мне думает, но она сказала, что сделает так, чтобы Габриэлу уволили. И я сильно обеспокоена тем, что могла только ухудшить ситуацию.
— Не стоит корить себя, — произнес Фэйеруэтер. — Боюсь, Габриэла уволилась сама.
— Мы попросили ее подождать с решением отказаться от участия в фестивале, и она согласилась, по-моему, подождать до завтра. Но она настроена крайне решительно и не станет объяснять почему, даже своей матери, — вздохнула Виктория. — Если у вас ничего не получилось из разговора с той женщиной, а Габриэла ничего не хочет нам говорить — я просто не знаю, что еще мы можем сделать. Давайте больше не будем об этом, — покачала она головой.
Мы стали разговаривать об острове и том, что видели в Оронго в тот день. Мы обе были едины в том, что просто обалдели от представшего перед нами вида, несмотря на то что большую часть времени нам пришлось подбадривать Дэйва Мэддокса.
— Гордон считает, что Оронго — ужасно печальное место, — сказала Виктория.
— И это на самом деле так, если хорошо знаешь историю, — подтвердил он.
— Но фестиваль Тапати, — возразила Мойра, — разве он не проходит в Оронго, хотя бы часть его? Разве это не праздник?
— Да, конечно. И когда-нибудь наша дочь станет его королевой, — кивнула Виктория, обняв Эдит. — Я люблю этот остров и людей. Я считаю, что женщины здесь особенно привлекательны, — рассмеялась она. — Я в творческом отпуске в этом году, заканчиваю книгу об этом, — продолжила она. — Но обычно мы живем здесь только часть года, а часть проводим в Австралии, где я преподаю сейчас. Поскольку я очень люблю Рапа-Нуи, то просто не могу игнорировать тот факт, что у него трагическая история. Возможно, вы не знаете, но тридцать тысяч лет назад это был богатый тропический рай. Здесь росло огромное количество растений, пальмы были высотой восемьдесят футов. Даже пятнадцать столетий назад, когда человек впервые высадился здесь, это был достаточно плодородный край, если не такой же, как и другие острова Тихого океана.
— Что произошло? — спросила Мойра.
— Все деревья на острове вырубили в течение нескольких столетий за время обитания здесь человека. Прежде всего, это очень маленький остров. Численность населения увеличивалась. Была нужна древесина для постройки лодок, домов, для обогрева. И мы полагаем, что в течение нескольких веков большая часть леса была необходима для перемещения моаи из каменоломни вниз к соответствующему аху. Конечно, были и другие причины: крысы, например, питавшиеся пальмовыми орехами.
Итак, здесь жили самые лучшие мореплаватели, которых мог дать древний мир, но у них не было леса, чтобы строить лодки. Они не могли покинуть остров, даже если бы захотели этого. Население увеличивалось до той поры, когда остров уже просто не мог прокормить их. Последовал голод. Разразились войны между племенами и отдельными кланами, вероятно, из-за ресурсов. Вот когда моаи были опрокинуты. Существуют некоторые факты, свидетельствующие о случаях каннибализма, хотя меня на этот счет полностью не удалось убедить. Мир строителей моаи, в сущности, исчерпал себя.
