Она лежала на постели, ребенок был подле нее, и она продолжала думать об их совместном будущем.
Народ будет на ее стороне. Людям нравится, что она красива, молода, они знают, как обращался с ней король, и все их симпатии с ней. Они, конечно, думают, что она уже забыла и простила ему мерзкую связь с Гавестоном, и это делает ее в их глазах чуть ли не святой. Кроме того, она родила прекрасного ребенка. Мальчика.
Нет, никогда она не потеряет уважение в глазах народа, и особенно у жителей Лондона! Никогда…
Она решила оповестить специальным посланием, исключительно в адрес лондонцев, о рождении наследника и что это будет праздником для всех жителей.
Она писала:
«От Изабеллы, милостью Божьей Королевы Англии. Покровительницы Ирландии и Герцогини Аквитанской, нашему возлюбленному Мэру и Олдермену, а также Общине Лондонской – благопожелание. Как мы пребываем в уверенности, что вы с охотой услышите от нас хорошие вести, то уведомляем вас, что наш Господь в своей милости позволил нам благополучно для нас и для ребенка разрешиться сыном, что произошло в тринадцатый день ноября. Да хранит вас Бог. Написано в Виндзоре в означенный выше день».
Одновременно с посланием она уведомила жителей Лондона, что желает, чтобы город три дня праздновал рождение ее ребенка; вино будет раздаваться на улицах, и она надеется, не найдется ни одного взрослого, кто не выпил бы за его здоровье. Она верит, что они умеют веселиться, и будет рада узнать, что веселье имело место по всему городу.
Праздник состоялся, люди на улицах кричали:
– Благослови Бог королеву! Благослови Бог маленького принца!
В честь короля возгласов было куда меньше, но знающие люди считали, что ребенок родился вовремя, чтобы отвести беду от короля, поскольку народ так рад появлению наследника, что сейчас вряд ли есть хоть какие-то шансы у строптивых баронов переманить людей на свою сторону. Что касается Гавестона, то туда ему и дорога. Славно, что от него отделались.
И еще говорили: есть у нас наследник. Теперь надо, чтобы король зажил подобру-поздорову со своей красавицей женой, и пускай у них будет все, как полагается, и как можно больше детей.
Как раз в эти дни умер архиепископ Кентерберийский. Он уже болел некоторое время, был очень стар, так что его смерть никого не удивила.
И в это же время Уолтер Рейнолдс, епископ Вустерский и давний друг Гавестона, вернувшийся из Авиньона, попросил аудиенции у короля, в которой ему не было отказано. Рейнолдс был искусным царедворцем. Он не сразу перешел к делу, ради которого явился, ибо полагал, что даже король Эдуард может посчитать его просьбу дерзкой, хотя сам Уолтер и придерживался такого мнения, что, когда речь идет о людских амбициях, тут уж не до особой деликатности. А речь шла о ставшем вакантным месте архиепископа Кентерберийского, на которое король должен был назначить преемника, согласовав назначение с папой римским. Рейнолдс считал, что это место и этот сан вполне ему по плечу.
Но начал с того, что опустился на колени и поцеловал руку короля, восклицая при этом:
– Милорд, милорд, понимаю, как вы должны страдать от нашей ужасной потери!
– Я постоянно думаю о нем, – отвечал король.
– О, и я тоже!
– Но как он умер, Уолтер! Никогда не забуду и не прощу виновникам!
– Вы правы, милорд. Ах, как приятно бывало нам вместе…
Еще некоторое время они говорили на эту печальную тему. Рейнолдс нарочито нагнетал грусть короля, рассчитывая, что в слезливом состоянии тот скорее согласится на его просьбу. Тем более сам Гавестон когда-то высказывал королю подобное пожелание…
Наконец Рейнолдс сказал:
– Кстати, насчет Кентербери…
– Да, бедный старик. Я никогда не любил его. Он был хороший человек, но такой несговорчивый во всех отношениях.
– Государь не слишком пострадает оттого, что его не стало. Надобно поставить на его место более сговорчивого.
– Говорят, монахи уже избрали Гоббема.
– Ну уж нет!
– Они имеют на это право.
– Но, милорд, их права не распространяются на короля Англии.
– Ох, это такие утомительные люди! Они причиняли беспокойство почти всем моим предкам.
