После посадки на корабле насчитали больше десяти пробоин. В одну из них свободно мог бы пролезть любой из членов экипажа. В эту ночь мы пробыли в полете более шести часов. При докладе о выполнении задания майор Чирсков был доволен нами, даже похвалил, особенно штурмана, что позволял себе комэско очень и очень редко. Потом я построил экипаж и объявил благодарность всему летному, а также техническому составу — мотористу Шутко, механику Жигареву, технику Гиреву — за отличную подготовку корабля к боевым вылетам. То же самое попросил сделать и командиров других экипажей отряда — Тимшина и Полякова.
Утром 5 июля мы поднялись по боевой тревоге: через аэродром на большой высоте прошел немецкий самолет, очевидно, разведчик. Что-то часто начали летать над нами. Надо быть наготове, того и жди — над головой появятся непрошенные гости. В этот раз вроде сошло благополучно. Время уже приближалось к обеду. И вдруг снова тревога: в небе показались два «юнкерса». Люди на аэродроме бросились в щели и укрытия. Впереди меня бежал один капитан, летчик скоростного бомбардировщика. Услышав вой падающей бомбы, я лег на землю, а капитан, подавая рукой кому-то знаки и что-то крича, побежал дальше. И тут же недалеко от нас взорвалась бомба. Меня засыпало землей, лежу не шелохнувшись. Потом раздалось еще несколько взрывов и все стихло. Повернув голову, посмотрел вверх, самолеты уже скрылись. На другом конце аэродрома горел один наш корабль. Встал, отряхнулся и метрах в сорока увидел лежащее на земле тело капитана. Оно было все в крови. На груди погибшего алел забрызганный кровью орден Красного Знамени. Других жертв не оказалось. Самолет сгорел. К счастью, приготовленные к подвеске бомбы находились от него на порядочном расстоянии.
Разве мог я тогда подумать, что судьбе, вернее случаю, будет угодно сделать так, чтобы жена этого капитана именно от меня узнала подробности гибели мужа? Ведь я его и видел-то только один раз, в последние минуты жизни. Даже лица его не запомнил. Память сохранила лишь фамилию, которую я вычитал в извлеченном из нагрудного кармана гимнастерки партийном билете — Хрусталев.
Через два года, когда я учился на курсах усовершенствования командного состава ВВС, мне как-то поручили выступить с беседой перед сотрудниками санатория, где долечивались тяжело раненые бойцы и командиры. Слушателей собралось много: больные, сестры, няни, весь свободный от работы персонал. Говоря о том, как трудно приходилось нам в первые месяцы войны, как безнаказанно творила свое черное дело вражеская авиация, я вспомнил и рассказал про гибель капитана Хрусталева. И… вдруг в зале раздался душераздирающий женский голос: «Вася, родной мой, Вася! Это он, муж мой, Вася!» Слова захлебнулись в горьком безутешном рыдании. На другой день я встретился с ней, Евдокией Степановной Хрусталевой, женой военного летчика. Она эвакуировалась с маленьким сыном в начале войны. Когда немцы разбомбили эшелон, потеряла ребенка. Убитая горем, вместе со знакомыми доехала сюда. И здесь получила извещение о смерти мужа. Мне было больно и неприятно, что я невольно растревожил незажившую, кровоточащую рану ее души.
…В тот день — 5 июля 1941 года — московское радио еще раз заставило нас пережить горечь безвозвратной утраты — гибель Николая Гастелло. Собравшись у землянки, где размещался КП, мы слушали очередное сообщение Совинформбюро, ловили каждое слово, усиливаемое репродуктором.
— Снаряд вражеской зенитки, — звучал в эфире скорбный голос диктора, — попал в бензиновый бак его самолета. Бесстрашный командир направил охваченный пламенем самолет на скопление автомашин и бензиновых цистерн противника. Десятки немецких машин и цистерн взорвались вместе с самолетом героя.
Тут же, около землянки, наш комиссар Петр Семенович Чернов организовал летучий митинг. Выступали летчики, штурманы и клялись бить врага беспощадно, драться до последней капли крови, до последнего вздоха. Близкий друг Николая Францевича командир эскадрильи Костя Иванов, бывший его штурман Миша Скорынин, командир отряда Коля Сушин от имени всех дали клятву жестоко мстить фашистам за капитана Гастелло, за наши сожженные города и села. Предоставили слово и мне, как командиру отряда и экипажа «Голубой двойки», которыми командовал Николай Гастелло.
