Движение столь стремительное, что силуэт Эрика расплывается перед глазами. Ред скатывается со стула, больно стукнувшись об пол коленкой. Стул качается на двух ножках. Эрик по инерции пролетает мимо него. Охранники, наконец спохватившись, бросаются на заключенного. Один заламывает ему руки за спину, другой садится на ноги.
Ред поднимается и прислоняется к стене, а Эрик, прижатый к полу охранниками, с надсадной злобой выкрикивает:
— Пидор долбаный! Чтобы тебе подавиться Логановыми деньгами, хренов Иуда! Я рассказал тебе все, потому что доверял тебе и потому что больше не мог держать это в себе, а ты взял, на хрен, и поперся в полицию! На деньги позарился, хренов ублюдок, предатель поганый! Какой ты, к хрену собачьему, брат, если не пожалел семьи? Мама с папой пришли ко мне, смотрят и не узнают! Смотрят на меня, словно я для них чужой, словно я какой-то монстр! Это убьет их, и, когда они умрут, это произойдет из-за того, что сделал ты, а не я, ты долбаный дрочила!
Охранник, сидящий на ногах Эрика, поворачивается к Реду:
— Уходите отсюда. Постучите в первые ворота, к которым подойдете, и вас выпустят.
— Я…
— Идите!
Ред торопливо ковыляет к двери.
Он хочет уйти не оглядываясь, но не может. Оборачивается и бросает быстрый взгляд через плечо, чтобы запечатлеть последний образ Эрика. Для него очевидно, что они почти наверняка видятся в последний раз. Лицо Эрика побагровело от злобы и тяжести навалившихся на него людей. На левой стороне лба вздулась жила, из уголка рта выступает пенистая слюна.
Именно таким брат навсегда остается в памяти Реда.
Воскресенье, 9 августа 1998 года
Впереди его ждет более двух часов непрерывного, изматывающего напряжения, и Джез к этому совершенно не готов.
Его мысли где-то в другом месте, скитаются по дорогам смерти и увечий. По правде, так ему следовало давно уже завязать с триатлоном — нет у него ни времени, ни энергии, чтобы тренироваться как следует. Что это за подход — здесь ранняя утренняя пробежка, там поздний вечерний заплыв? Конечно, на велосипеде он гоняет каждый день, на работу и обратно, но этого явно недостаточно.
Другое дело, что необходима гонка. Необходимо какое-нибудь состязание, нужно ощущать предельное напряжение. Ред и Дункан находят отдушину в выпивке, а он, Джез, в эндорфинах. Это его способ оттянуться. Довести тело до изнеможения и очистить мысли.
Темза окаймлена грязно-зелеными водорослями и бурым илом. Меньше всего Джезу хочется входить в реку. Его посещает мимолетная мысль о том, сколько в нее сбрасывается неочищенных канализационных стоков. Может быть, искупаться в ней — все равно что ополоснуться водицей из сливного бачка?
Пловцы выстраиваются на берегу, как пингвины, в мокрых купальных костюмах. Наступает момент молчаливой сосредоточенности.
Сигнал — и они градом сыплются в воду. Большинство прыгает «солдатиком», зажимая нос одной рукой и придерживая защитные очки другой. Джез ныряет и скользит под водой, стараясь не царапать животом по дну. Намокший костюм липнет к коже, охлаждая разогретое на жаре тело. Его плавательная шапочка удобно прилегает к ушам, а крепление защитных очков плотно обхватывает затылок. Он пробегает пальцами по ремешку, чтобы убедиться в том, что он не перекрутился.
От напряжения его мускулы слабеют, в них возникает дрожь. Да и нервы подводят. Организм явно не настроен на состязание: вместо того чтобы скомандовать: «Жми!» — мозг подкидывает мысль, что было бы не худо оказаться в каком-нибудь другом месте.
Желтые купальные шапочки покачиваются на темной воде, как уточки. Потом в утреннем воздухе громко и отчетливо звучит стартовый свисток, и восемь десятков ног мигом взбивают воду в белую пену. Самое худшее в начале дистанции, когда пловцы еще не набрали скорость и не определились с ритмом, — это общая сумятица и сутолока. Чья-то рука задевает в воде его ногу, а потом следует резкая боль и онемение. Один из соперников попадает Джезу ступней в лицо. Защитные очки сбиты, и ему приходится задержаться, чтобы их поправить. А ведь не сделано еще и двадцати гребков.
Главное — найти ритм.
