Мёртвый ноль - страница 8

— Каким хреном они остались на хвосте ночью?

— Я не знаю, сэр.

— Эти ёбаные козы замедляют его.

— Но без коз он сразу же привлёчет внимание. Он должен оставаться с козами и он знает это.

— S-2, дуньте в гудок своему человеку в Агентстве и узнайте, сумеем ли мы получить добро на ракетный удар по этим парням.

— Попробую, сэр, но с "Хеллфайерами" сейчас очень напряжённо.

S-2 сделал звонок: сразу стало ясно, что дело гладко не пошло. Раздражённый, полковник перехватил разговор:

— Это полковник Лэдлоу. С кем я говорю?

— Сэр, это МакКой.

Полковник почти увидел МакКоя: тридцать пять лет, из Алабамы, правая рука оперативного командира, бывший коммандо из группы «Дельта».

— Гляди, МакКой, у меня снайпер на задании и шесть плохих парней идут за ним. Ты можешь сам его видеть по каналу со спутника.

— Мы сами сейчас смотрим, полковник. Миссия Палача, так?

— Так и есть. Слушай, я хочу вынести этих парней осколочным "Хеллфайером" с дрона перед тем как они приблизятся или до того, как они слишком удалятся для удара. У вас тут где-то «Жнец»[14] летает?

— Сэр, я вынужден ответить отказом на вашу просьбу. Сожалею о вашем парне, но у нас приказ работать только по идентифицированным целям и только по одобрению Лэнгли. Я не могу этого сделать.

Полковник дал парню время вспомнить о солидарности Корпуса морской пехоты, но МакКой остался при своём «не-могу-не-хочу», а оперативный командир был на выезде в какой-то деревушке, пытаясь донести до афганских сердец и умов необходимость соблюдать зубную гигиену, или конституционную демократию или ещё что-нибудь.

— Ладно, — сказал полковник S-2, возвращая телефон. — Пытайтесь дальше. Свяжись с Рипли, сто тринадцатое крыло. Может, «Апач» пошлём.

— Я попытаюсь, сэр, но я не думаю, что «Апач» успеет вовремя. Кроме того, такая шумная штука в этой местности вряд ли будет одобрена командованием.

— Будь оно всё проклято, — выругался полковник и вернулся наблюдать за тем, как преследователи сближаются с преследуемым.

Этим утром Рэй проснулся от того, что его лизали. Очень жаль, что язык не принадлежал красивой женщине.

В темноте он долго бежал по дну оврага, падая несчётное число раз и напоминая себе не ругаться при ударе об землю. Безлунная ночь сделала пробежку суровым испытанием. Но он должен был двигаться и знал, что если не двигаться, нога онемеет и сделает передвижение ещё более мучительным. Нужно было выжать из себя максимум. Но овраги не были линиями метрополитена, ни один из них не вёл напрямую в Калат, так что он следовал одному из них до тех пор, пока тот не загибался в неверном направлении, затем взбирался по его склонам, помогая себе посохом, добирался до вершины и сбегал вниз, в другой овраг, идущий более-менее туда куда нужно. Он знал, что не развивает лучшей скорости, но если бы придерживался верхушек гребней, его силуэт был бы виден любому хаджи с краденым американским прибором ночного видения или он мог бы столкнуться с патрулём Талибана или перевозчиком опиума или какими-нибудь пуштунскими мстителями, каждый из которых был бы густо обвешан «Калашниковыми» и гранатомётами. Такое соседство ему определённо не было нужно.

Ближе к заре ему оказалось довольно. Он бежал всю дорогу с того момента, как был ранен. Его тело могло выдержать многое, чем большинство тел в этом мире, но и оно достигло предела. Круз нашёл подходящее ровное место и угнездился за скалой, где его сразу же накрыл чёрным одеялом сон без сновидений.

Козий язык вонял дерьмом, как и всё остальное в Афганистане. Рэй поднялся, почувствовал боль в чёрно-сине-зелёной ноге и издал сдавленный стон. Ёбаные козы нашли его. Что за свойство козьих мозгов заставило их оставаться с ним в темноте? Конечно, они могли бы рассеяться по равнине как по поверхности бильярдного стола, но, видимо, его запах, его лёгкое присутствие в воздухе вело их через темноту к нему.

Ещё одна коза поластилась к нему мордой, лизнула в лицо и как смогла выразила что-то вроде тупой животной любви в своих влажных, сентиментальных глазах. Она блеяла и тряслась, естественно, срала и затем снова полезла к нему мордой.