— Жарко же, — возразил Славич.
— Жарко — не жарко… — Кошелев плеснул себе в рюмку, проглотил, закусил помидором. — От жары она ни крепче не делается, ни противнее… Хочешь, я тебя в охранное агентство устрою? Там наших ребят много и бабки платят побольше, чем мы с тобой получали.
— Чего же сам не идешь?
— Мне до полной выслуги еще четыре года. Надо дотягивать. Вот получу пенсион, тогда поглядим. Ну что, пойдешь в охрану? Давай соглашайся. Тебя там возьмут не глядя, гарантирую.
— Как дела в управлении? — спросил Славич, желая увести разговор в сторону.
— Хреново, — отмахнулся Кошелев. — Не пойму: куда мы катимся!.. Стариков почти не осталось, разбежались кто куда. Ходит какой-то народ по коридорам, рожи все незнакомые и не наши какие-то… Смотрю я на него и думаю: где же ты меня, голубь, продашь и за сколько. Сейчас, Игорек, не берут, кажется, только те, у кого руки отрублены. Да и в этом уверенности полной нет.
— Ты-то не берешь.
— Вот на меня как на дурака и смотрят.
— Ну, ты скажешь… — Именно в это мгновение Славич вновь, как всегда рано или поздно случалось, внезапно почувствовал, что устал. Опустошающее равнодушие навалилось на него разом, будто жаркий пуховый матрац, и с этого момента он с огромным трудом имитировал участие в беседе и мечтал лишь о том, чтобы Кошелев наконец допил свою водку и поскорее убрался.
— Я когда вспоминаю тот случай… — начал Кошелев, и Славич, немедленно догадавшись, о чем он собирается говорить, поспешно вскинул руку.
— Не надо!
— Чего не надо! — ожесточенно воскликнул Кошелев. — На твоем месте любой мог… Ну скажи, кто мог догадаться, что там его баба! Это же… Это!..
Не подыскав подходящих слов, Кошелев крепко ругнулся и взмахнул в воздухе растопыренной пятерней.
— Кончай, Петр, все это мы уже проехали, — устало сказал Славич.
— Тебя выгнали, а кто остался! — тянул свое Кошелев.
— Меня не выгнали. Я на пенсии по выслуге лет.
— Да ладно тебе, — Кошелев снова налил и тут же, задрав подбородок, выплеснул водку единым движением себе в горло. — И водку перестал пить…
Некоторое время они сидели, погруженный каждый в свои мысли.
— Я вот даже иногда боюсь, — пробормотал Кошелев, — придешь к тебе, а ты уже это…
— Да брось ты, — отмахнулся Славич. — Не застрелюсь, не бойся. Ты меня совсем уж за дурака держишь. Нормально я живу, Кошелев. Нормально. Сам разве не видишь — чисто, прибрано. Бутылок пустых нет. Так ведь?
— Так, — согласился Кошелев, подозрительно зыркнул на Славича и снова выпил.
Они говорили еще несколько минут о несущественном. Затем Кошелев поднялся.
— Я пойду.
Славич тоже поспешно вскочил, сделал попытку выразить сожаление скорым уходом — получилось не очень похоже, но Кошелев не обратил внимания.
— Ты заходи, — только и сказал Славич.
— Насчет охраны решай, не тяни. Свято место пусто не бывает, сам знаешь.
— Обязательно, — с готовностью кивнул Славич. — Только немного попозже. Мне тут с делами своими нужно немного разобраться.
Кошелев взглянул на него с сожалением и грустью.
— Вижу я, какие у тебя дела. Кончай, Игорь, думать об этом. Башку сломаешь, точно тебе говорю!..
Славич закрыл за ним дверь и вернулся в комнату. Глянул на бутылку с остатками водки, после короткого раздумья налил полную рюмку, медленно поднес ко рту, но пить не стал, осторожно отнес на кухню и вылил в раковину. Славич точно знал, что пить ему сейчас нельзя ни в коем случае.
* * *
На следующий день погода испортилась. Вместо неба над крышами домов повисла серая муть. Тягучий холодный дождь полился с монотонностью отчета о проделанной работе. Отзываясь на ненастье, заныла сломанная пять лет назад ключица. Славич угрюмо думал, что это первый признак постепенно приближающейся старости: год назад, кажется, еще не болело… Или болело, черт его знает.
Ключицу ему в двух местах разломал жакан, выпущенный почти в упор совершенно обезумевшим от водки и страха бандитом, которого они после двухдневной погони обложили в охотничьей избушке где-то в верховьях холодной сибирской реки Чулым. Бронежилет спас тогда Славича, его только швырнуло оземь, в горячке он сперва ничего не почувствовал и, вскочив, успел снести с ног противника до того, как тот перезарядил одностволку. Набежавшие коллеги Славича довершили дело, а минут через пять боль скрутила так, что Славич смог сдвинуться с места лишь после мощной водочной анестезии. Поддерживаемый сержантом, он ковылял восемь верст до просеки, где их ожидал вездеход, испытывая далеко не лучшие ощущения.
