– Продолжай, – снова послушался глухой голос Матиаса.
Теперь все вспомнилось. Он мог говорить лучше, спокойнее и одновременно размышлять, восстанавливать ход событий. Он мог говорить, но не мог больше произносить это имя.
– До меня дошло, – продолжал он тихо, обращаясь к траве, – что Кристоф не мог написать Sofia Simeonidis… Но тогда что же, боже милостивый, что? В слове Sofia буква «а» была нечеткой, петля буквы «f» не закрыта, она походила на большую «S»… и написал он Sosie Simeonidis, «копия» Симеонидис, копия, дублерша… да, вот что он сделал, он указал на дублершу Софии Симеонидис… Его отец написал в своей статье кое-что странное… вроде бы что «Софию пришлось заменить на три дня ее дублершей Натали Домеско, чья отвратительная имитация бесповоротно загубила «Электру»…», и эта «имитация»… было таким странным словом, странным выражением, будто дублерша не просто заменяла, а именно копировала, имитировала Софию с ее черными коротко остриженными волосами, красными губами и шейным платком, да, именно так она и делала… и «копия» – это было прозвище, которое Домпьер и Фремонвиль дали дублерше в насмешку, конечно, потому что она хватала через край… а Кристоф знал об этом, это прозвище было ему известно, и он догадался, но только слишком поздно, и я догадался, и тоже почти слишком поздно…
Марк обернулся к Матиасу, сидевшему на земле между Легенеком и другим инспектором. И еще он увидел Люсьена, который встал позади охотника-собирателя, совсем вплотную, будто хотел дать ему крепкую опору, Люсьен с его разодранным в лоскуты галстуком, его испачканной о край колодца рубашкой, его детской физиономией, разинутым ртом и нахмуренными бровями. Тесно сбившаяся группа из четырех молчащих мужчин, четко выделявшаяся в темноте при свете фонаря Легенека. Матиас казался оцепеневшим, но Матиас слушал. Он должен был говорить.
– Все в порядке? – спросил Марк.
– В порядке, – сказал Легенек. – Он начинает шевелить ступнями в сандалиях.
– Тогда да, тогда порядок. Матиас, этим утром ты ходил к ней домой?
– Да, – сказал Матиас.
– Ты с ней говорил? – сказал Марк.
– Да, я почувствовал тепло, на улице, когда мы отводили домой пьяного Люсьена. Я был голый, но мне не было холодно, я чувствовал тепло поясницей. Позже я вспомнил об этом. Мотор машины… Я уловил тепло мотора ее машины, у ее дома. Я понял это, когда Гослена обвинили, и подумал, что он брал машину сестры в ночь убийства.
– Тогда тебе и пришел конец. Теперь, когда Гослен оказался не при чем, тебе рано или поздно пришлось бы найти своему «теплу» другое объяснение. А другое могло быть только одно… Когда я вечером возвратился в лачугу, я знал о ней все, я знал причины, я знал все.
Марк разбрасывал вокруг себя вырванные травинки. Он опустошал свой клочок земли.
– Кристоф Домпьер написал «копия»… Жорж напал на Софию в ее уборной, и кому-то это было выгодно… Кому? Дублерше, конечно же, «копии», которой предстояло заменить ее на сцене… Я вспомнил… уроки музыки… это была она, она – дублерша, в течение многих лет… под именем Натали Домеско. Только ее брат об этом знал, а родители думали, что она работает помощницей по хозяйству… она с ними поссорилась, может быть, порвала… Я вспомнил… Матиас, да, Матиас, которому не было холодно в ночь убийства Домпьера, Матиас, который стоял перед решеткой ее сада, рядом с ее машиной… я вспомнил… полицейские, закапывающие траншею… мы наблюдали за ними из моего окна, и земля доходила им только до середины бедер… значит, они рыли не глубже, чем мы… после них рыл кто-то другой, глубже, до самого слоя черной и жирной земли… теперь… теперь да, я знал достаточно, чтобы восстановить всю ее историю, как Ахав – историю своего кита-убийцы… и как он, я знал ее путь… и где она собиралась пройти… Жюльет оглядела стоявших вокруг нее полукругом мужчин. Она запрокинула голову назад и плюнула в Марка. Марк опустил голову. Милая Жюльет с гладкими белыми плечами, с радушным телом и улыбкой. Белое, мягкое, округлое тело в темноте, тяжелое, плюющееся тело. Жюльет, которую он целовал в лоб, Белый Кит, кит-убийца.
