Мертвые без погребения - страница 4
Канорис. А что бы ты хотел? Знать чье-либо имя или дату, чтобы иметь возможность отказаться их сообщить.
Сорбье. He знаю, я даже не знаю, смогу ли я молчать.
Канорис. Значит?
Сорбье. Я хотел бы узнать самого себя. Я всегда знал, что меня когда-нибудь схватят и в один прекрасный день припрут к стенке, и я буду один, и никто мне не поможет. Я спрашиваю себя — выдержу ли? Понимаешь, меня беспокоит собственное тело. У меня паршивое, плохо устроенное тело и женские нервы. Теперь это время пришло, они начнут меня обрабатывать своими методами, а я чувствую себя обворованным: я буду страдать зря, умру, не зная, чего стою
Музыка умолкает, все вздрагивают и начинают прислушиваться.
Анри (внезапно просыпаясь). Что случилось? (Пауза.) Полька кончилась, теперь наш черед танцевать.
Снова звучит музыка.
Ложная тревога. Смешно, что они так любят музыку. (Встает.) Мне снилось, что я танцую. В танцевальном зале ресторана «Шехеразада», в Париже. Я там никогда не был. (Окончательно просыпаясь.) А вот и все вы... Вот и вы... Хочешь потанцевать, Люси?
Люси. Нет.
Анри. У вас тоже болят руки? Наверное, пока я спал, они распухли. Который час?
Канорис. Три часа.
Люси. Пять.
Сорбье. Шесть.
Канорис. Мы не знаем.
Анри. У тебя же были часы.
Канорис. Они их разбили. Ясно одно — ты спал долго.
Анри. Украденное время. (Канорису.) Помоги мне.
Канорис подставляет ему спину.
(Подтягивается к слуховому окну.) По солнцу пять часов, права Люси. (Спускается.) Мэрия еще горит. Значит, ты не хочешь танцевать. (Пауза.) Ненавижу эту музыку.
Канорис (равнодушно). Да?
Анри. Ее, наверное, слышно на ферме.
Канорис. Там никого не осталось, некому слушать.
Анри. Знаю. Эта музыка врывается в окна, кружится над трупами. Музыка, солнце — картина! А трупы совсем почернели. А! Мы здорово промахнулись. (Пауза.) Что с малышом?
Люси. Ему плохо. Вот уже восьмой день, как он не смыкает глаз. А как тебе удалось уснуть?
Анри. Это случилось само собой. Я почувствовал такое одиночество, что даже захотелось спать. (Смеется.) Мы забыты всеми. (Подходит к Франсуа.) Бедный малыш. (Гладит его по голове, и вдруг, внезапно остановившись, Канорису.) В чем наша ошибка?
Канорис. Не знаю. А какое это теперь имеет значение?
Анри. Была допущена ошибка: я чувствую себя виноватым.
Сорбье. Ты тоже? Очень рад. Я думал, что нахожусь в одиночестве.
Канорис. Так вот, я тоже чувствую себя виноватым. Но что это меняет?
Анри. Не хочется умирать с сознанием, что виноват.
Канорис. Не ломай голову. Я уверен, что товарищи не упрекнут нас ни в чем; только подумают, что нам не повезло.
Анри. Наплевать на товарищей.
Канорис (шокированный, сухо). Значит, тебе надо исповедоваться?
Анри. К черту исповедь. Теперь я только одному себе должен дать ответ. (Пауза. Как бы про себя.) Все должно было кончиться иначе. Если бы я только мог найти ошибку.
Канорис. Ты бы от этого много выиграл.
Анри. Я бы взглянул ей прямо в лицо и сказал: вот почему я умираю. Черт возьми! Человек не может подыхать, как крыса, не зная за что, даже не вздохнув напоследок.
Канорис (пожимая плечами). Да?
Сорбье. Почему ты пожимаешь плечами? Он имеет право оправдать свою смерть. Это все, что ему осталось.
Канорис. Безусловно. Пусть оправдывает, если может.
Анри. Благодарю за разрешение. (Пауза.) Ты бы поступил правильно, если бы занялся оправданием собственной смерти, у нас осталось не много времени.
Канорис. Моей смерти? Зачем? Кому это нужно? Это дело абсолютно личное.
Анри. Абсолютно личное, конечно. Ну и что?
Канорис. Я никогда не чувствовал интереса к личным делам. Ни к чужим, ни к своим собственным.
Анри (не слушая). Если бы я только мог сказать себе самому, что я сделал все, что мог, но это, конечно, невозможно. В течение тридцати лет я чувствовал себя виновным. Виновным потому, что живу. А сегодня по моей вине горят дома, умирают невинные, а я умру виновным. Вся моя жизнь была ошибкой.
Канорис (встает и направляется к нему). Ты не отличаешься скромностью, Анри.
Анри. Почему?
Канорис. Ты оттого и страдаешь, что нескромен. Я, например, считаю, что мы давно уже умерли: в тот самый момент, когда перестали приносить пользу, а теперь перед нами короткий отрезок смертной жизни, остается убить всего несколько часов. Тебе больше нечего делать, как убивать время и болтать с соседями. Не сопротивляйся, Анри, отдохни. У тебя есть право на отдых, потому что мы бессильны что-либо предпринять. Отдохни, мы уже сброшены со счетов, мы ничего не значащие мертвецы.
