* * *
Отчего-то меня потрясли слова Лагре о князе. Уже не раз я слышала от него слухи о том, что действительно может начаться война с Княжествами. Я никогда не бывала на военных советах – кто же пустит туда взбалмошную падальщицу, пусть и сестру командующего? – и не слышала, о чём говорят советники. Вдруг нам и правда что-то грозит? Тогда стремление Ферна вернуть церкви власть, внушив людям веру в Милосердного, более чем оправдано – в трудные времена народ должен верить в светлое, а царь – в единство своих подданных.
Я поднялась в свою каморку, переоделась в платье для сна и переплела волосы в свободную косу, спадающую ниже талии. Город за окном шумел, погружённый в вечерний мрак. Внизу тянули пьяную песню на дюжину глоток, где-то дрались под женские визги, брехали уличные псы. Мне не хотелось ложиться – вдруг увижу во сне князя-волхва. Слишком много слухов про него ходило, разных и странных, но все они сходились в одном: одним из княжеств правит чудовище. Впечатлительность – не слишком подходящая черта для той, что привыкла едва ли не каждый день возиться с мертвецами, но тяжёлые мысли и правда частенько мешали мне спать. А после разговора с Лагре мне весь вечер было не по себе. Он говорил так, будто от Княжеств правда исходила какая-то угроза для нас. Но как воевать с такими? Как воевать с теми, кто познал ворожбу и каждый день имеет дело с нечистыми тварями? Каждый ребёнок слышал, что в тех глухих лесных землях до сих пор заправляют нечистецы, почти всесильные могучие твари, иные высотой со столетнюю ель…
Я захлопнула окно. Деревянная рама скрипнула, но так и не закрылась до конца, оставив щёлку, через которую будет дуть всю ночь. Мне хотелось выпить чего-нибудь крепкого, чтобы не приснился страшный князь-волхв, безродный самозванец, устроивший переворот в ближайшем к нам Холмолесском княжестве, но спускаться вниз было неохота. Я не знала, как выглядит князь, да и, в сущности, мне не грозила встреча с ним, но отчего-то он представлялся мне высоким, с медвежьей шкурой на широких плечах. Я нырнула в постель, с головой укрывшись одеялом. На удивление, сон пришёл быстро, но мне приснилось совсем не то, что я ожидала.
Мне приснились мертвецы. Уже подвергшиеся гниению, но ещё шевелящиеся. Сперва они все лежали в моей телеге, пластом, один на другом. Так, словно я побывала в городе, сражённом болезнью или войной. На некоторых виднелась кровь, но большинство оставались чистыми, будто просто заснули и умерли во сне. У того, что был ближе всего ко мне, сначала дёрнулись пальцы, потом он шевельнул рукой. Масса покойников взбурлила, как дождевые черви в яме. Они открывали глаза: слепые, серые, с мошками и личинками у слизистых. Они вставали один за другим, отряхивались по-собачьи и распрямляли спины. Они выглядели почти живыми, если бы не запах и не следы тлена на коже…
Насилу я заставила себя проснуться.
– Будь ты проклят, Лагре, со своими речами, – пробормотала я, хлебнула воды из фляжки и плеснула себе на лицо.
Остаток ночи я проспала тягучим, тяжёлым сном, но кошмары больше не возвращались.
* * *
Я не могла понять, в какой момент перестала воспринимать поместье Лариме как свой дом. Теперь, глядя издали на особняк белого камня, освещённый по-праздничному, увитый осенними гирляндами, я не чувствовала ничего. Меня не тянуло в его залы, в спальни и каминную залу. Мне не хотелось пробраться на кухню и стянуть свежую булку, не хотелось остаться на семейный обед или присутствовать на материнском чаепитии с подружками. Дом стал мне чужим, и для него я тоже стала чужой.
К воротам съезжались кареты: некоторые изрыгали из дверец пышно разодетых дам, похожих на зефир, некоторые проезжали дальше, через сад, прямо ко входу в особняк. Меня мутило от их вида, а от вечернего ветра знобило. Аркел сдержал обещание: корсет туго стягивал мою талию, оставляя открытыми плечи и грудь, отчего кожа покрывалась мурашками.
– Пора надеть маски, – шепнул Аркел.
Я вздрогнула и повернулась к нему. В руках мой возлюбленный держал одну настоящую театральную маску и несколько баночек с краской.
