Вдыхаю еще раз, уже глубже, чтобы этот мускусный запах остался у меня в памяти и я смог сразу же опознать его, когда учую вновь. Именно в этот миг я осознал, что чего-то не хватает. Вдохнул еще разок. Точно! Какой-то пустой запах, запах «ничего», если так можно выразиться. По всему классу буквально рассеяны обрывки этого аромата, прямо среди плотной матрицы всевозможных густых запахов. Ощущение такое, будто здесь поработал художник с куском ластика и исправно вычистил все ненужное, убрав, тем самым, кое-какие запахи из истории этого помещения.
Я закрываю глаза, вбираю в себя запах этого «ничего» и пытаюсь шаг за шагом проследить движения объекта, его возможные действия. И как раз и тот миг, когда я глубоко погружаюсь в некую медитацию сосредоточенности и концентрации, кто-то чем-то тяжелым бьет меня сзади по голове.
Отголоски чьей-то ссоры возвращают меня к реальности, и тут же я понимаю, где нахожусь. Открываю глаза ради своеобразного подтверждения своих подозрений, — и действительно, вот они, убогие стены съемного помещения штаб-квартиры Общества. Я лежу на какой-то грязной койке в небольшой нише в стене. В центре комнаты вокруг расшатанного карточного стола стоят трое, освещаемые светом единственной голой лампочки без абажура. Двое из них — те, чей спор вывел меня из забытья — Том Нолан и Терри Бёрд.
Том выглядит на двадцать пять, однако на самом деле ему надо прибавить еще столько же. Это убежденный блондин с дредами, одетый в выцветшие одежды в стиле делового радикала и располагающий целым реквизитным набором пирсинга и татуировок. Терри выглядит постарше, лет на пятьдесят. Его стиль более предсказуем — все-таки старая школа, как никак: волосы в хвостике, бородка, очки в стиле Джона Леннона, рубашка, носки фирмы «Биркен», ну и все остальное в том же духе. Последняя в их троице — Лидия Майлз. Больше двадцати на вид я бы ей не дал. У нее короткие темные волосы, кожаные штаны, белая майка, мышцы бодибилдера со стажем и ярко-розовая татуировка на плече в виде перевернутого треугольника. Так, в общем, ничего примечательного: очередной сброд радикально настроенных революционеров-анархистов социалистического толка из Ист-Виллидж, собравшийся здесь для обсуждения очередного плана свержения правительства. Только одна маленькая поправка: весь этот сброд тоже любит полакомиться кровью.
Лидия просто стоит и наблюдает за тем, как Том все напористее надвигается на Терри, а Терри ничего не остается, как, в свою очередь, отпихивать этого пассивно-агрессивного скороспелого хиппи от себя. Угадайте, о ком же они спорят?
— Говорю тебе, он работает на эту хренову Коалицию! Какого черта он иначе бы там делал?
— Хорошо, Том. Все это вполне возможно. Однако меня — думаю, Лидия согласится со мной — здесь больше всего волнует другой вопрос: что делал там ты? Мне представлялось, что мы с тобой обо всем договорились.
— Черта с два мы с тобой договорились! Это ты со мной о чем-то договорился. Я ни с чем еще не соглашался. Этот ублюдок прочно сидит в Коалиции. Он — их крыса-доносчик, шпионящая за нами. Неужели ты не видишь, что они нарочно толкают его на всякие проделки на нашей территории, которые затем приносят нам хренову кучу проблем. Он самый настоящий диверсант! Самый настоящий! Мы должны разобраться с ним прямо сейчас.
Терри подталкивает соскользнувшие очки на место.
— Думаю, твое предложение слишком экстремально. Смотри, даже если бы мы пришли к обоюдному согласию относительно его вины, неужели ты не считаешь, что сначала нужно было бы его допросить, а уж затем исполнять приговор.
— Хрен с тобой! Давай допросим его. Давай-ка разбудим эту толстую задницу и воспитаем его по-революционному.
С этими словами он берет со стола какую-то короткую трубу.
Лидия в упор смотрит на меня. Она не отводит глаз, даже когда я поднимаю свои веки и гляжу прямо ей в глаза. Наконец она улыбается и говорит:
— Его не надо будить.
Оба они поворачиваются, чтобы взглянуть на меня, развалившегося на койке. Том решительно надвигается на меня, поигрывая куском трубы в руках.
— Ну что, ублюдок?
