— Я не обращаю на них внимания.
— Правильно, но они у тебя в голове. Разве нет?
Она пожала плечами, закурила «кэмел», потом взяла меня под руку, чтобы увести подальше отсюда.
— Когда-нибудь мы добьемся этого, предъявим наши права. Я голосую именно за это. И я уже не одна.
— Ваши права, да, наверное. Но они не изменят твою физиономию.
Она смотрела мне прямо в лицо, улыбаясь одними губами. Ее черные глаза сверкали.
— Как бы не так! А что в ней особенного, в моей физиономии? Может быть, она тебе не нравится?
— Очень милая, — пролепетал я.
Лицо ее напоминало лицо Марии Шнейдер в фильме «Последнее танго в Париже». Такое же округлое, такие же длинные и вьющиеся волосы, только черные. Как и ее глаза, которые в упор смотрели на меня. Я покраснел.
Два этих последних года я часто встречался с Лейлой. Я больше знал о ней, чем ее отец. У нас вошло в привычку раз в неделю, в полдень, вместе обедать. Она рассказывала мне о матери, которую едва знала. Ей недоставало матери. Время ничего не сгладило. Наоборот. Каждый год тяжело переживался день рождения Дрисса. Всеми четырьмя.
— Дрисс, ты понимаешь, именно поэтому он стал, нет, не злым, а вспыльчивым. По причине этого проклятья над ним. Он полон ненависти. Однажды отец мне сказал: «Если бы я мог тогда выбирать, я выбрал бы твою мать». Он сказал мне об этом потому, что только я способна его понять.
— Мой отец тоже, ты знаешь, говорил мне такое. Но моя мать выжила, и я тоже уцелел. Единственный сын. И одинокий.
— Одиночество — это стеклянный гроб. (Она улыбнулась.) Так называется один роман. Ты не читал? (Я отрицательно покачал головой.) Роман Рея Брэдбери[10]. Я дам тебе почитать. Тебе надо бы читать более современные романы.
— Они меня не интересуют, у них нет стиля.
— Это же Брэдбери! Фабио!
— У Брэдбери, может быть, и есть.
И мы пускались в бурные споры о литературе. Она, будущая преподавательница литературы, и я, полицейский-самоучка. Я читал только те книги, какие давал нам старый Антонен. Книги о приключениях, о путешествиях. Читал я также поэтов. Марсельских поэтов, сегодня забытых. Эмиля Сикара, Турски, Жеральда Неве, Габриеля Одизио и моего любимого Луи Брокье.
В то время еженедельного обеда в полдень уже стало не хватать. Мы встречались один-два раза в неделю, когда я не был на дежурстве или она не подрабатывала, присматривая за детьми. Я заезжал за ней в Экс, и мы отправлялись в кино, потом ужинали где-нибудь.
Мы пустились в большое — от Экса до Марселя — обследование ресторанов с иностранной кухней, что могло занять нас на долгие месяцы. Мы присваивали звездочки одному, а другому ставили плохие оценки. Во главе нашего списка был ресторан «Тысяча и одна ночь» на Афинском бульваре. Там ели, сидя на пуфах перед большим медным блюдом, слушая рай[11]. Марокканская кухня. Самая утонченная в Магрибе. В этом ресторане они подавали лучшую pastilla de pigeon, какую я когда-либо ел.
В тот вечер я предложил пойти поужинать в греческий ресторанчик «Тамариск» в бухте Самена, неподалеку от моего дома. Было жарко. Давящая, сухая жара, которая часто бывает в конце августа. Мы заказывали простые блюда: салат из огурцов с йогуртом, далму, тараму, шашлык с пряностями, зажаренный на побегах виноградной лозы, брынзу. И все это запивали белым греческим вином «ретсина».
Мы шли по маленькому галечному пляжу, потом сидели на прибрежных камнях. Это была великолепная ночь. Вдали маяк Планье обозначал мыс. Лейла положила голову мне на плечо. Ее волосы пахли медом и пряностями. Ее рука скользнула под мою ладонь. При ее прикосновении я вздрогнул. Я не успел вырваться из ее пальцев. Она стала декламировать по-арабски стихотворение Брокье:
Сегодня мы без тени и без тайны,
Мы в бедности, ведь нас покинул дух;
Верните нам и грех, и вкус земли,
Что заставляют наше тело волноваться,
трепетать и отдаваться
[12].
— Я перевела его для тебя, чтобы ты услышал его на моем языке.
Ее родной язык был также ее голосом, сладким, как халва. Я был растроган. Я медленно повернулся лицом к ней, чтобы сохранить ее голову у себя на плече и упиваться ее запахом. Я видел, как блестят ее глаза, едва освещенные отблесками луны на воде. Мне очень хотелось обнять ее, прижать к себе. И поцеловать.
