Миссис Гривз обернулась ко мне с улыбкой.
– Если б ты знала, какая ты в них миленькая, ты бы в жизни их не надела, – сказала она. – Думаешь, оденешься мальчиком и ни один парень тебя не заметит? Может, так оно и было, когда ты была малышкой, да еще хоть этим летом; а теперь на тебя оборачиваться станут, даже если ты мешок наденешь и веревкой подпояшешься. А в этих бриджах и беленькой рубашечке ты просто картинка.
Я зарделась от неловкости. Потом подняла на миссис Гривз глаза. Она все еще улыбалась.
– Бояться тут нечего, Меридон, – ласково сказала она. – Ты, наверное, девочкой всякое видела, но если мужчина полюбит женщину, то оно порой и хорошо. Так хорошо!
Она тихонько вздохнула, опустила ком мокрой одежды обратно в котел и снова поставила его на огонь.
– Не в одних потаскухах под изгородями да в танцах за пенни тут дело, – сказала миссис Гривз, поворачиваясь ко мне и начиная накрывать стол для завтрака. – Если мужчина тебя по-настоящему любит, он тебя так окружит любовью, что чувствуешь себя самой драгоценной женщиной в мире. Словно вечно сидишь у огня, поев досыта, и ничего тебе не страшно.
Я ничего не ответила.
Я вспомнила, как Роберт Гауер согревал мою руку своей, пока мы ехали домой. Вспомнила, как склонила ему голову на плечо во сне. Впервые в своей голодной и холодной жизни я подумала, что могу понять, как можно желать, чтобы мужчина к тебе прикоснулся.
– Завтрак, – неожиданно деловитым тоном произнесла миссис Гривз. – Беги, позови всех, Мэрри.
Они занимались в амбаре. Дэвид, Джек и Дэнди – и Роберт за ними наблюдал, сжимая в зубах незажженную трубку. Дэнди раскачивалась на учебной трапеции, и я заметила, что за тот жалкий день, что меня не было с ними, она научилась подстраиваться под ритм качелей. Дэвид отсчитывал для нее время, но она все чаще и чаще сама опускала ноги точно в нужный момент, и качели поднимались, набирали высоту, вместо того чтобы замедляться и останавливаться, как в первый день.
Они радостно вернулись в дом завтракать. Дэвид ахнул, увидев мой подбитый глаз, но тот уже достаточно раскрылся, чтобы я видела все вокруг четко, да и тычков я в детстве получала столько, что несколько синяков меня смутить не могли.
– Когда мы были мелкие, я, по-моему, и не видела Мэрри без синяков под глазами, – сказала Дэнди, намазывая домашнее масло миссис Гривз на ломоть свежевыпеченного хлеба. – Она вечно падала с лошадей, а нет, так па захочет дать ей подзатыльник и промахнется. Мы и не знали, что у нее глаза зеленые, пока ей не исполнилось двенадцать!
Дэвид посмотрел на меня так, словно не знал: рассмеяться или посочувствовать.
– Да кому какое дело, – сказала я.
То была давно прошедшая боль, я не хотела позволять боли и невзгодам детства бросить тень на свою нынешнюю жизнь. Не сейчас, когда я чувствовала, что открываюсь, как клейкая каштановая почка в апреле.
– Сможешь сегодня заниматься или слишком болит? – спросил меня Дэвид.
– Попробую, – ответила я. – Кости целы, я просто набила синяков. Думаю, работать смогу.
Роберт отодвинул чистую тарелку.
– Если начнет стучать в лице или заболит голова, тут же остановись, – сказал он.
Дэнди и Джек взглянули на него с удивлением. Миссис Гривз, стоявшая у плиты, промолчала и не повернула головы.
– Я видел, какие неприятные последствия бывают, если ушибешься головой, – сказал Роберт Дэвиду, и тот кивнул. – Если покажется, что она сонная или ей больно, отправьте ее к миссис Гривз.
Миссис Гривз повернулась от плиты и вытерла руки о рабочий передник. Лицо ее было непроницаемо.
– Если Меридон придет больная, вы уж о ней позаботьтесь, мэм, – сказал ей Роберт. – Уложите на диван в гостиной, где сможете за ней присмотреть.
Миссис Гривз кивнула. Дэнди замерла, не донеся до рта кусок хлеба.
– Меридон – в гостиную? – бесцеремонно спросила Дэнди.
Лицо Роберта раздраженно дернулось.
– А почему нет? – внезапно спросил он. – Единственное, почему вы, девочки, живете на конюшенном дворе, это потому, что, как я подумал, вам понравится быть самим себе хозяйками, да и за лошадьми так ходить легче. А так вас всегда ждут в доме, да, и в гостиной тоже, если пожелаете.
