– Мистеру Фортескью надо обсудить с тобой какие-то деловые вопросы, Сара, – сказала она. – Возможно, вы захотите побеседовать в столовой?
Джеймс поднялся с места с не принятой в свете поспешностью.
– Благодарю вас, – сказал он, и я повела его вниз, в богато украшенную комнату, где стоял тяжелый круглый стол и стулья с высокими спинками.
Он отодвинул стул, сел и сложил на столе руки.
– Ты счастлива, Сара? – спросил он. – Это та жизнь, о которой ты мечтала?
Горло мое так и не разжалось, хотя я уже согрелась.
– Она неплоха, – ответила я. – Это стиль, которому мне надо было выучиться.
Он подождал мгновение, не продолжу ли я.
– Я не буду отговаривать тебя ни от чего, к чему влечет тебя сердце, – нерешительно произнес он. – Но я бы не выполнил свой долг перед тобой и не выказал любви, которую до сих пор питаю к твоей матери, если бы отпустил тебя, не поговорив с тобой еще раз.
Я приложила тыльную сторону ладони ко лбу. Он горел, хотя мне было холодно.
– Продолжайте, – сказала я, не желая ему помогать.
Он отодвинулся вместе со стулом и взглянул на меня, словно не знал, с чего начать.
– Я все думаю, что мне сказать, и все получается не то! – сказал он с внезапным раздражением. – Я готовился, долго готовился к разговору с тобой, а теперь ты смотришь на меня, словно не имеет значения, как ты живешь, счастлива ты или печальна. Я не стану тебе ничего говорить. Вместо этого задам вопрос. Сара… как ты хочешь жить?
Я мгновение помолчала, подумала о ней, распростертой под шелком плаща, с черными ресницами, лежащими на розовых щеках. Вспомнила ее запах – дешевая туалетная вода с потом пополам. Вспомнила, как она улыбалась во сне, и ее уверенность, что мир ее будет оберегать, и то, как в нашем детстве она браконьерствовала и воровала, но никогда не попадалась. Ни разу. И как в ту самую ночь, когда я пришла к жизни, которая бы так ей понравилась, ее не стало.
– Я ничего не хочу, – сказала я.
Голос у меня был хриплый, горло саднило.
– Ты думаешь, лорд Перегрин сделает тебя счастливой? – спросил Джеймс.
Я пожала плечами.
– Он не сделает меня несчастной, – сказала я. – У него сил не хватит.
Увидев, что Джеймс нахмурился, я добавила:
– Немногие женщины смогут так сказать. Это неплохое начало. Он никогда не сделает меня несчастной. У меня будет Широкий Дол, и я посажу свое дитя на место сквайра в Хейверинге и Широком Доле. Это разумное соглашение. Меня оно устраивает.
Карие глаза Джеймса смотрели в мои, словно он искал хоть какое-то тепло, за которое мог ухватиться, чтобы умолять меня захотеть любви и страсти, как все девушки. Я знала, что глаза мои непрозрачны, как зеленое стекло.
– Ты хочешь ускорить заключение брака, – сказал он, и я поняла по его голосу, что он с этим смирился.
– Да, – согласилась я. – Мы хотим пожениться до Рождества. Я хочу быть дома к тому времени.
Джеймс поднял бровь.
– Откуда такая спешка? – спросил он. – Я думал, речь о весне.
– Городская жизнь не подходит Перри, – честно сказала я. – И мне она не нравится. Я рада, что приехала, я многому научилась. Но я не расстроюсь, если больше никогда в жизни не попаду в Лондон. Я ненавижу улицы, здешняя жизнь слишком стесняет!
Я подошла к окну, откинула тяжелую штору и выглянула наружу.
– Спать в доме с закрытыми окнами, никогда не выглядывая на улицу, тоже неприятно, – сказала я.
Джеймс кивнул. Он не мог чувствовать то же, что и я, но он всегда старался меня понять.
– Тогда я скажу поверенным, чтобы поторопились, – сказал он. – Если ты решилась.
– Я решилась.
Он кивнул и повернулся к двери.
– Я пожелаю тебе счастья, – сказал он. – Мы едва ли увидимся с тобой до свадьбы.
Я протянула руку, и мы обменялись рукопожатием, как добрые друзья.
– Пожелайте мне мира в душе, – сказала я. – Я не ищу счастья, но я хотела бы жить в собственном доме, не заботясь постоянно о том, что надеть и что сказать.
Он кивнул.
– Как только ты станешь леди Хейверинг, тебя нельзя будет осуждать, – сказал он. – Думаю, ты и так знала, как быть хорошим человеком, когда подъехала к дому в своей кепке и грязном жакете.
Я улыбнулась.
– Спасибо, – сказала я.
