Он снова вернулся, и настолько прежним, что ей хотелось смеяться. Она прижалась к нему. Как она могла привыкнуть к другому?
Они встали, девушка поправила его рубашку. От влажной травы кожа слегка поблескивала. На плече вздулась мышца от напряжения тетивы.
— Фенхель, — произнес он, такой же растерянный, как и она сама.
Фенелла сняла через голову блузу и отбросила ее в сторону.
— Иди ко мне, Энтони. Целиком.
Он погладил ее шею, коснулся верха ребер, начала груди. Его руки дрожали.
— Ты красива, Фенхель. Слишком красива, ты знаешь об этом?
Он обнял ее, как что-то хрупкое. Еще один удар сердца они молча стояли рядом, словно пытаясь защитить друг друга от бури. А затем голод разорвал канаты, сломалась грот-мачта, ветер сорвал все паруса.
У Фенеллы никогда не было близких подруг, только Сильвестр. Все, что она знала о любви между мужчиной и женщиной, рассказала ей мать. Для нее любовь означала не любовь, а «переспать с кем-то», и тот, кто был настолько глуп, чтобы сделать подобное, получал боль, позор и нежелательных детей. Кроме этого, Фенелла знала лишь то, что подслушала из разговоров саттоновских служанок. По обрывкам этой болтовни можно было понять, что мужчина расстегнет ширинку и задерет женщине юбку, что при виде этого становится страшно и что мужчины, занимаясь любовью, очень грубы. В конце концов, утверждала одна, все было не так плохо, как говорили другие.
«И что, никогда не бывает чудесно?» — хотелось спросить Фенелле. Почему этого так хотят, если это не чудесно? И почему все полагают, что это нужно получить любой ценой? Почему Гвиневра и Ланселот обманули своего любимого друга, если это не чудесно?
Энтони не стал расстегивать ширинку и задирать ей юбку. Он лежал с ней в траве и целовал везде, пока она не начала извиваться, как он, когда она щекотала его. Когда она принялась неловко теребить его штаны, он улыбнулся:
— Ты уверена, что хочешь этого, сердце мое?
— Можешь не сомневаться…
По-прежнему улыбаясь, он убрал ее руку и стянул штаны с бедер. А затем, обнаженный, сел напротив нее в траву и стал нежно касаться ее лица, чтобы она не испугалась.
Но она все равно испугалась. Все в нем было знакомо с детства, откуда же могло взяться что-то, настолько чуждое? Это напугало ее, возбудило, укротило, вскружило голову. Этого было слишком много, ее взгляд скользнул по его ноге, которую она тоже никогда не видела обнаженной.
И при виде того, что открылось ей, сердце судорожно сжалось. Его нога была прямой и стройной, с длинными и крепкими мышцами. Но колено в окружении глубоких шрамов казалось совершенно бесформенным, словно его размозжил, а затем собрал кто-то черствый и безразличный. Должно быть, несчастный случай был гораздо более серьезным, чем она себе представляла. Фенелла хотела коснуться того места, но рука замерла в воздухе.
Он заметил это, подхватил рубашку с травы, бросил себе на ногу.
— О, Энтони! — воскликнула она, откинула в сторону рубашку и впервые в жизни обняла совершенно голого мужчину. Прижала его к себе, поцеловала веки, коснулась губами висков. — О, любимый мой, ты мне нравишься. Мне все в тебе нравится, гораздо больше, чем тебе в твоей «Мэри Роуз».
Когда она сильнее прижала его к себе, то почувствовала его твердый, упругий член, которого только что так испугалась. Собственное желание напугало ее еще больше. Он снова посмотрел на нее, и оба рассмеялись, жадно и в то же время робко. Вместо того чтобы задрать ей юбку, он снял ее с бедер. При этом он целовал ее в губы и щеки, в шею и плечи, в начало груди. Сестра Сильвестра называла ее корабельной доской, поскольку она была плоской и в ней не было ничего особенного, но под губами Энтони она поняла, что сестра Сильвестра молола полнейшую чушь.
Полностью освободив ее от одежды, он наклонился и поцеловал ее лоно. Ей казалось, что он похож на змею, — гибкий, как лоза. Она видела, как на спине у него выступили позвонки, а затем ей показалось, что она тает в тех местах, где его губы касаются ее тела. Застонав, она выкрикнула его имя, откинулась на спину и уложила его сверху. Он был ни капельки не груб. Он был рожден для того, чтобы строить корабли, у него были руки художника, и он умел извлекать тайны из дерева.
