– Сынки, вы уж заберите ее отсюда. Мы ж 49 лет вместе прожили. Хотелось бы до золотой свадьбы дожить…
Да, как-то не по себе… понятное дело, если бы нас встречал цыганский табор или армянская семья – там люди эмоциональные. А тут… Поднимаемся на второй этаж.
Дверь открыла медсестра средних лет. Я даже вспомнил ее имя – Света: ведь мы здесь бывали часто. Но обычно она была такая веселушка-хохотушка, а сейчас какая-то понурая и взгляд виноватый. Да и у девочки – второй сестры – не лучше. И даже санитарка смотрит не так, как обычно.
Я хотел было зайти в ординаторскую, но Света показала, что сначала – в зал. Дверь в ординаторскую была закрыта, и я подумал, что доктор заснул, вот его и разбудят, пока я больного посмотрю.
– Ой! – только и смог сказать я. На постели лежала грузная пожилая женщина в коме. С дыханием Грокко – Фругони. Без ИВЛ. В вену (периферическую) капал физраствор. Насмешкой выглядел подключенный монитор, показывающий только кривую давления.
Возле соседней койки надрывно орал старый Пуритан 760. Везет мне на эти аппараты. Видимо, их откуда-то списывали и отдавали в районные больницы. Собственно, поэтому они вечно и орут, но в данном случае больной был просто не синхронен и тупо боролся с аппаратом.
В углу на вязках бился делирик, а в другом углу на весь этот ужас смотрела пожилая женщина с интеллигентным лицом и в полном сознании. Как потом сказали сестры – у больной инфаркт, и она просто умоляет перевести ее в обычное отделение.
– Слушайте, дамы, что у вас случилось? – не выдержал я. – У вас же нормальная реанимация была.
– Была, да сплыла, – грустно ответила Света. – Как наш заведующий ушел, все доктора разбежались, и этих набрали, – она с неприязнью посмотрела в сторону ординаторской. – Сейчас увидите.
Видимо, доктора уже успели позвать.
В зал зашла женщина восточной внешности лет 35 в хирургическом костюме. Смотрела она зло.
– Добрый вечер, мы за больной приехали. Что-нибудь расскажете?
– Ничего я рассказывать не буду. Забирайте больную и проваливайте. Выписка у сестер!
Вообще, такое хамство встречаешь редко. Понятно, что периодически доктора высказывают недовольство – кто самим фактом приезда в два часа ночи, кто-то – завидуя, что деньги ушли на платную «скорую», а не им, кто-то – просто недолюбливая москвичей (хоча, наприклад, з бригадою українського реанімобіля із Западенщини, якою ми передавали пацієнта на нейтральній смузі, ми сповна доброзичливо поговорили, обговоривши і медицину, і умови життя і навіть плани на відпустку), но обычно люди все– таки держатся в рамках и на профессиональные вопросы отвечают.
– Но такую больную переводить нельзя. Ее надо интубировать и переводить на ИВЛ. Вы будете или нам интубировать?
– Вам надо – вы и интубируйте. А мне это на х#й не надо. И проваливайте.
Доктор развернулась и зашла в ординаторскую, хлопнув дверью. Мы стояли в недоумении.
– Что это было? – спросил я у сестер.
– Теперь у нас так. Орут, хамят и не лечат. Зато денег хотят – у родственников даже не просят, а выбивают… Причем откуда только ни понаехали. Их же ни фига не разберешь. Соберутся и по своему – гыр-гыр-гыр. А потом тебя ушлют, возвращаешься – а уже труп лежит, – сестры и санитарка чуть не плакали. Девочка – та была молоденькая, а Свету и санитарку я тут видел несколько лет. Нормальные профессионалы.
Ну, ладно, хамы – хамами, а интубировать надо. Сестры принесли ларингоскоп, но стерильных трубок у них не было, поэтому Макс притащил наш реанимационный набор, аппарат ИВЛ, монитор, каталку и второго Макса.
Когда я залез ларингоскопом в рот, я, признаюсь честно, несколько перетрухнул. Кормак 4 – это не шутка. Ну, может, три с плюсом.
Пытаюсь интубировать. Ну, не вижу. Просто не могу визуализировать щель. Тетка толстая, шея короткая, рот открывается плохо.
– Макс, посмотри! – это, естественно, Максу-фельдшеру. Но второй Макс тоже подошел и посмотрел. И ужаснулся.
Макс же попытался все-таки трубку всунуть. Но ничего не получилось.
Я примерился к носу. Все бы хорошо, но ноздри были маленькие, а сам нос – курносым. Да и давление высокое – 210/140. И лицо багровое, как спелый помидор. Крованет.
