– Вас слушают, говорите, – произнес мягкий уверенный баритон, и Гуров отметил, что три часа назад разговаривал с другим человеком.
– В девятнадцать десять я передал информацию о необходимости задержать «ГАЗ-2410»…
– Кто говорит? – перебил баритон.
И Гуров ясно представил себе чисто выбритого щекастого брюнета, обложившегося журналами и газетами, которому мешает мирно жить «этот чертов телефон».
Гуров мог и не называть себя, но, определив породу абонента, представился и попросил к аппарату человека, который принимал телефонограмму, переданную в девятнадцать десять.
– Товарищ полковник, вы можете передать свою информацию, вас записывают. – Баритон был безукоризненно вежлив и несколько укоризнен, так говорит терпеливый врач с капризным больным.
– Я уже передал информацию. – Гуров понимал бессмысленность препирательств и тоже набрался терпения. – Я хочу знать, что сделано по моей телефонограмме.
– Товарищ полковник, мы отчитываемся только перед руководством. Но если вы настаиваете… Вы назвали свою фамилию, повторите, пожалуйста, и если она соответствует фамилии человека, передавшего телефонограмму в девятнадцать десять…
– Гуров. – Сыщик представил себе, что говорит не из уютного холла, а из автомата, под ногами вонючая лужа, за неплотно прикрытой дверцей дождь и нетерпеливый человек.
– Гуров, – повторил баритон довольно. – Фамилия известная, сейчас посмотрим. Пожалуйста, товарищ полковник. По вашему сигналу было задействовано…
– Мне нужен только результат, – перебил Гуров.
– Пожалуйста. – Прежде чем произнести, баритон каждое слово тщательно обсасывал. – Названный вами объект в заданном районе не появлялся. Сожалею…
Сыщик положил трубку, так и не узнав, о чем сожалеет чиновник. Взглянув на часы, хотел было позвонить Орлову на квартиру, но понял всю жестокость и бессмысленность предстоящего разговора и вышел из холла на улицу. Значит, объект не появился. Интересно, когда и где теперь обнаружат труп? Как Булат Окуджава пел в давние времена, «на каждого умного по дураку? Все поровну, все справедливо…». Может, тридцать с лишним лет назад и было поровну, хотя сомнительно, поэт, он и есть поэт, он добрый.
Сыщик скользнул взглядом по стоявшим неподалеку машинам. Вот он, свежевымытый «непоявившийся объект», между прочим, уже с другими номерами. Экспертиза, наверное, кровь в машине обнаружит, но что это даст? Надо идти в гараж. Не хочется и опасно, могут увидеть. И зачем, спрашивается, сыщику на ночь глядя заходить в гараж?
Гуров вспомнил, как захватил «механика» и что из этого получилось. Сыщик забрал у Романова пистолет, толкнул на диван, провел пальцем по клавишам стоявшего на полке магнитофона и спросил:
– Музыку любите? Бардов, наверное?.. Или классику? Давайте послушаем вместе.
Романов привстал, одернул брюки, сел и закинул ногу на ногу.
– Можно и вместе послушать, но проще, если вы, полковник, скажете, что конкретно вас интересует.
– Ну, хотя бы откуда вы знаете мое звание? – спросил Гуров.
– Опустим подробности, Лев Иванович. Произошла столь обычная в нашей жизни накладка, и мы с вами коллеги. Или, как иногда выражаются, – соседи. Я подполковник комитета. Вечная история, правая рука не знает, что творит левая…
Гуров внимательно изучил удостоверение подполковника КГБ, вернул и упрямо сказал:
– Мне этого мало, Александр Сергеевич. Давайте поиграем в вопросы и ответы.
– Ну, конечно, у кого в руках оружие, тот и спрашивает, – улыбнулся Романов.
Гуров намек понял, пистолет вернул, хотел даже извиниться, но передумал. Оперативник, который разрешает подойти к себе сзади и отобрать оружие, извинений не заслуживает.
– Так откуда вам известно мое звание? – спросил сыщик.
– Мельник сказал, – кивнул Романов на аппаратуру.
– Вы слышите разговоры в номерах или только телефоны?
– Телефоны.
– Вы из какого главка?
– Из второго, но пятнадцать лет работал в первом.
Гуров не знал руководителей контрразведки, но рассудил, что собеседнику это неизвестно, и спросил:
– Гавриил Петрович в отпуске или уже вышел на работу?
Романов взглянул на потолок и ответил:
– Не имею чести знать такого.
