Из Харькова я переехал в Киев, а оттуда вылетел в Тбилиси, настояв на включении этого города в программу лекций, чтобы повидаться с братом. Очевидно, с подачи Николая местные инженеры добились у начальства, чтобы нам разрешили сесть в Пятигорске – на северной стороне Кавказского хребта. Там они встретили нас на автомобиле и повезли по живописной Военно-Грузинской дороге через горы в Тбилиси. Я ни разу не был в этих краях и жадно глазел по сторонам, любуясь красотами.
Мне отвели номер в лучшей гостинице города. Забросив туда вещи, я немедленно отправился к брату, с которым мы не виделись без малого двадцать лет. За это время он успел заново жениться, и мне предстояло впервые увидеть свою невестку. Николай обосновался в Тбилиси задолго до революции и работал строительным инженером. Руководил строительством нескольких плотин, гидроэлектростанций и ирригационных каналов. После революции его уволили со всех постов, но держали в качестве консультанта. В 1931-м арестовали вместе с группой других инженеров, обвинив в саботаже. Сидя в тюрьме, он продолжал руководить незавершённым строительством какого-то важного объекта. Когда стало ясно, что без его непосредственного участия объект к сроку не сдать, Николая под конвоем доставили к месту ведения работ. После успешного завершения строительства освободили и больше уже никогда не арестовывали.
В Тбилиси я провёл несколько дней и успел сполна вкусить знаменитого кавказского гостеприимства. На одном из бесчисленных застолий меня представили Лаврентию Берии – первому секретарю ЦК коммунистической партии Грузии, близкому другу Сталина. О его злодеяниях и бесславном конце мир узнал лишь во времена Никиты Хрущёва. Со мной он был предельно обходителен (даже, пожалуй, ласков) и спросил, где кроме Тбилиси мне хотелось бы побывать на Кавказе. Я признался, что с детства мечтал увидеть Чёрное море. «Сейчас организуем», – сказал Берия и немедленно приказал кому-то из сидящих за столом этим заняться. Я стал возражать, уверяя, что через несколько дней мне необходимо вернуться в Москву, чтобы не опоздать на берлинский поезд, но Берия лишь отмахнулся: «Успеете».
Постоянно действующего аэропорта в Тбилиси не было, но за мной прислали одномоторный открытый военный самолёт, и через два часа я и приставленный ко мне соглядатай высадились в Сухуми на берегу Чёрного моря. Местные власти были уже предупреждены о нашем приезде, поэтому обильные застолья продолжились и там. Два дня спустя нас отправили на автомобиле в Сочи, а оттуда обычным пассажирским рейсом в Москву.
В Москве у меня состоялось ещё несколько встреч с представителями Наркомата связи на предмет возможности приобретения у RCA телевизионного оборудования и услуг по его установке и обслуживанию. Затем я выехал в Берлин.
За время моего пребывания в СССР меня ни разу не спросили, почему я покинул родину. Враждебности как к белоэмигранту я не ощущал. И всё же, попав в комфортное купе международного вагона, вздохнул с облегчением. Провожали меня сёстры, несколько инженеров, с которыми я успел познакомиться в Москве, и мой неизменный сопровождающий. У всех почему-то была уверенность, что скоро мы опять свидимся.
Чувство опасности вернулось ко мне при прохождении таможенного контроля. Я уже упоминал о памятке с перечнем объектов, которые запрещалось фотографировать, и о том, что мой фотоаппарат (новенькая «Лейка») был вписан в декларацию. При выезде мне надлежало предъявить его пограничнику, чего я сделать не мог, ибо, прощаясь, подарил его своему племяннику. Только тут я удосужился прочесть правила вывоза «задекларированных предметов», перечисленные на обратной стороне декларации. В них говорилось, что в случае отсутствия какого-либо предмета, необходима бумага из милиции, подтверждающая его утерю. Нарушителю грозило три месяца тюрьмы и штраф в размере до трёх тысяч рублей. Сердце ёкнуло, когда я подал свои документы пограничнику. Он шлёпнул штамп на мою выездную визу в паспорте, затем пробежал глазами декларацию и попросил предъявить фотоаппарат. У меня не повернулся язык сказать, что он остался у племянника, поэтому я стоял и молчал. Тут взгляд пограничника упал на кожаный футляр коробки со слайдами, которые я привёз для показа на лекциях. Очевидно, решив, что фотоаппарат в футляре, он налепил на него какую-то бумажку и махнул рукой, чтобы я проходил.
