- Я так понял, что если бы не резня, в Страсбурге случилось бы нечто куда худшее, - осторожно заметил я.
- Случилось бы или нет, кто ж его знает, - развёл руками мажордом, - а вот бойню Гизберт учинил – и это непреложный факт. Знал бы ты, каких трудов и скольких жертв стоила нам его поимка. Мой тебе совет, не бери этого проклятого к себе в отряд.
Сам того не зная, мажордом только что убедил меня поступить вопреки его совету. Именно проклятые и были мне нужны. Те, кто не предаст хотя бы в силу тяготеющего над ними проклятья. Ведь оно обычно довлеет куда сильней знаменитого Дамоклова меча.
- Вряд ли я сумел бы вытащить его из тюрьмы, - пожал плечами я. – Он слишком опасен, чтобы покидать застенки.
- Вот именно, - хлопнул меня на прощание по плечу мажордом и поднялся на ноги.
Ultima Forsan давно пробил, и мы не слышали его, слишком увлечённые разговором. Но ни один не пожалел об этом. Мы и пили-то в полночь лишь для того, чтобы не слышать двенадцатикратного удара часов, для большинства обозначающего всего-то смену суток. Для большинства, но не для нас – тех, кто ходил в мёртвые города, и знал, что выбраться оттуда надо до этого часа. Может быть, последнего часа жизни.
С этой грустной мыслью я и отправился спать.
На следующее утро я решил первым делом отправиться к инквизитору. Всё дело в том, что для операции мне нужен был некто, обладающий талантами, в которых я не разбирался вовсе. Конечно, на факториях, где мне приходилось промышлять, никогда не было недостатка в разного рода чернокнижниках, ведьмах, каббалистах и прочей братии, обожающей называть себя не иначе как посвящёнными. Однако кто из них и в самом деле имел отношение к запретным силам, а кто был банальным жуликом, я не знал. Да и от самих посвящённых правды было не добиться – у них цеховая солидарность развита почище чем у продажных женщин или цирюльников.
Правда, мне в тот день повидать Фюрстенберга не удалось. Оказывается, в особняк привели татуировщика, и он сразу же принялся за работу. На его месте каждый, наверное, поступил бы похожим образом. Кому ж охота дольше необходимого торчать в особняке инквизитора, да ещё и выполнять для него не самую понятную работу. Вопросов немолодой уже мужчина с сединой на висках и слегка отёчным лицом привыкшего к осуждаемым церковью излишествам человека, быстро осмотрел мои изрядно выцветшие татуировки и разложил на столике свои инструменты и баночки с красками. На мольберт он повесил рисунки, которые выдал ему лично мажордом, долго прикидывал, куда бы усадить меня, чтобы было удобно работать и свет падал с нужного направления. Говорил при этом мастер немного, ограничиваясь короткими – в одно-два слова – фразами и выразительными жестами.
Работал он быстро и молча. Иглы так и летали по моей коже. Где обновляя старые рисунки, удивительно быстро выцветшие, где-то же нанося их заново. Я не могу поручиться, что именно было теперь зашифровано в хитром переплетении святых символов и отрывков молитв и псалмов. Не знал этого и наносящий сейчас рисунки татуировщик, а вот для достаточно сведущего священника я был подобием открытой книги. И это жутко раздражало на самом деле, хотя пару раз и спасало жизнь. Без них во мне в первом же городе опознают тирана, и смерть на костре мне гарантирована. Так что приходится мириться с татуировками, как с неизбежным злом.
Работать мастеру пришлось почти весь день, и он не закончил. Помнится, старику Романо понадобилось больше двух недель, чтобы нанести на меня все эти узоры, хотя, думаю, теперь управятся быстрее. Сложив свои вещи, мастер поспешил покинуть особняк, отказавшись от позднего обеда или раннего ужина, предложенного мажордомом. Равно как и от ночлега. Татуировщик взял деньги и неприлично быстрым шагом направился к двери. Мажордом коротким кивком велел паре слуг, дежуривших в комнате, пока мастер работал со мной, и те направились следом. Теперь даже если татуировщик решит сбежать, у него это вряд ли получится. В расторопности ребят, служащих инквизитору Дижона, я ничуть не сомневался.
- Могу я узнать, инквизитор у себя? – поинтересовался я у мажордома, когда слуги покинули комнату.
