Несмотря на столь решительный настрой, она все же помедлила у двери палаты.
Прошло около месяца с тех пор, как мистер Вилльерс прооперировал Кэри. Повреждений оказалось гораздо больше, чем было видно на рентгеновских снимках. Марго знала, что временами мистер Вилльерс почти сомневается, оправдан ли риск.
Помимо всего этого, Кэри Реннингтон оказался действительно трудным пациентом. Его предупреждение о собственной неблагодарности было более чем справедливым. Даже с хирургом он часто бывал резок и груб, и, разумеется, не упускал случая высказать все, что думает, сестрам, особенно Марго.
Еще ни один пациент не причинял ей столько беспокойства. Порою он был просто невыносим. Ко всему прочему он отгородился непроницаемой стеной отчуждения, которую Марго никак не удавалось разрушить.
Каждые две недели сестры Сан-Антонио имели право отдохнуть в течение суток, чтобы затем с новыми силами приступить к своим обязанностям. Никогда раньше Марго так не радовалась этому выходному и никогда так горько не сожалела, что должна вернуться к пациенту.
Прошла целая минута, прежде чем она заставила себя переступить порог палаты. Войдя, она взглянула в сторону кровати, но так и не поняла, заметил ли Кэри ее присутствие. Обложившись подушками, он сидел, глядя в окно, и даже не повернул головы. Поднос с завтраком, который ночная сиделка принесла больному перед уходом с дежурства, стоял на краю постели, и одного взгляда было достаточно чтобы понять, что к еде даже не притрагивались.
Марго всматривалась в жесткие очертания губ Кэри. Не слишком тонкие и не слишком полные, они часто заставляли ее забывать, что с них могут срываться самые язвительные замечания. Девушка ощутила внезапную тревогу: наметанный глаз сестры сразу же распознал неестественную, болезненную бледность пациента. Больной даже не пытался помочь самому себе выздороветь.
Марго сделала шаг вперед, и Кэри быстро оглянулся.
— Доброе утро, — сказала она. — Надеюсь, вы хорошо спали.
— А, вот и вы, сестра! Доброе утро, — ответил он. — Уже вернулись?
— Вы не завтракали? Еда уже остыла.
— Спасибо, не хочется.
— Вы должны поесть хоть немного. Пойду подогрею кофе. — В эту минуту она была почти благодарна ему за то, что он не язвил. — Не годится морить себя голодом. Что скажет мистер Вилльерс?
— Вероятно, что-нибудь непечатное, — равнодушно ответил Кэри.
Когда она выходила из комнаты, в ее ушах все еще звучал его мелодичный голос, и неожиданно ей на память пришла строка из любимого стихотворения: «Фальшивая мелодия с неверными словами…»
Вернувшись с подносом, Марго увидела, что Кэри читает. Раздраженным тоном, не поднимая головы, он произнес:
— Разве я не говорил вам, что не хочу есть?
— Отказ будет черной неблагодарностью с вашей стороны. Я специально сварила яйца.
Кэри бросил на нее уничтожающий взгляд и продекламировал:
— «О, Женщина! В часы моих сомнений, в минуты праздности, мгновенья суеты, когда слова болезненны и гневны, ты мой хранитель, ангел — это ты!»… — Он сделал паузу и насмешливо добавил: — Очевидно, вашему самолюбию льстит роль ангела-хранителя?
Марго прикусила губу, злясь на себя за то, что краснеет. Впервые в жизни ей безумно хотелось ударить пациента. Но она удержалась и холодно бросила:
— Моему самолюбию нет до этого дела.
— Неужели? А как же восхваления многочисленных пациентов, вверенных вашему попечению?
Не отвечая, Марго приготовила шприц и с удовлетворением отметила, что ее руки уже перестали дрожать. Глупо было позволять изводить себя, и она твердо решила не подавать и вида, что замечания Кэри уязвляют ее. Если он полагает, что способен ранить, или, скорее, — быстро поправилась она, — досадить ей, она постарается не доставить ему такого удовольствия.
В комнате некоторое время царило молчание, и когда Марго украдкой взглянула на Кэри, то заметила, что он съел яйцо, половинку тоста и выпил немного кофе.
— Сколько же еще мне предстоит вытерпеть, прежде чем я смогу передвигаться, опираясь на палку, и меня перестанет раздражать бодрая походка здоровых людей? — он сжал губы. — Мой бесценный дядюшка проповедует терпение, но оно ему нужно, чтобы ставить на мне свои опыты.
