— Здравствуй, батюшка, я пришла.— Здравствуй. Очень хорошо, что пришла. Что скажешь?— Я объявляю голодовку.— Как? Для чего? Против кого?— Против Бога.— А ты что — очень рассердилась на Бога? Обиделась?— Нет: просто похудать хочу.
К священнику подходит прихожанка и говорит:— Батюшка, благослови меня на подвиг юродства.А батюшка, который ее довольно хорошо знал, говорит ей с предельной откровенностью:— А зачем тебе подвиг юродства? Ты и так дура.Женщина обиделась и нашла себе другого духовника.
В книге, которую я уже цитировал, “Семьдесят семь православных коанов”, есть несколько эпизодов, вполне пригодных для этой главы. Например, такие монологи и диалоги:Прихожанка рассказывает:— Я уже давно заметила: как пойду на всенощную в день Преподобного Серафима Саровского, так меня Бог всегда наказывает...
Две бабушки разговаривают в храме:— Порасселись тут, узлов понаставили...— Спаси ж тебя Господи!— Нет, это тебя спаси Господи!..
— Хотели мы съездить одну болящую помыть, да вовремя вспомнили, что в тот день Казанской иконы праздник — грех большой работать, ну и не поехали...
— Вначале ее в церковь затащили, и ей там жутко понравилось. А потом она меня туда затащила, и мне там тоже жутко понравилось...
Женщина средних лет с клироса:— А вчера на меня такая тоска напала — замуж хочу!Матушка-алтарница:— Терпи, Господь за нас как терпел! Какие Ему гвозди вбивали в руки!..
Диалог двух женщин в притворе семинарского храма:— Ты куда идешь? Там людей нет — одни семинаристы.— Я причаститься.— Да у них и причастие учебное...
Когда я служил на сельских приходах в Ярославской епархии, мне довелось познакомиться с одной замечательной в своем роде песней. Надо сказать, ее помнили наизусть практически все мои немолодые прихожанки. Я не поленился и записал слова этого своеобразного “шлягера”, он представляется мне любопытным свидетельством о вкусах и нравах отдаленной эпохи.
Вот этот текст.
В небе сияла луна серебристая,
Ветер слегка поддувал,
Речка тихонько журчала волнистая,
Лес будто что-то шептал.
Мы в этот миг с ней сидели в объятиях,
Слушали песнь соловья,
Мне не забыть этих милых лобзаний,
Я буду их помнить всегда.
Долго мы с ней под сиренью сидели,
Быстро пред нею я встал,
Щечки у ней, словно розы, алели,
Пред ней на колени упал.
Правую руку на сердце положил,
“Я вас люблю”, прошептал.
Горячее сердце в тот миг встрепенулось,
Я горько пред ней зарыдал.
“Не плачь, друг мой милый, тебя умоляю,
Ведь я тебя тоже люблю.
Давно, уж давно по тебе я страдаю,
А быть я твоей не могу.
Отец мой священник, ты знаешь прекрасно,
А ты, милый мой, коммунист,
Советскую власть он не любит ужасно,
Он ярый у нас монархист.
Твоею он быть не позволит, я знаю,
Перечить отцу не хочу.
Отца своего я люблю, уважаю,
Покинуть его не могу”.
“Ой же ты, девица милая, красная,
Брось, позабудь ты отца!”
“Ты просишь, мой милый, но просьба напрасная,
Не брошу отца никогда!”
“Последнее слово скажи, дорогая,
Ты будешь моей или нет?”
“Твоей я не буду, еще повторяю,
Последний мой этот ответ”.
И впала мне в голову мысль таковая:
Убью я ее и себя,
Пусть примет в объятья земля нас сырая,
Тогда и забудет отца.
Тогда же я быстро достал из кармана
Свой черненький новый наган,
И тут совершилась ужасная драма,
По сердцу прошел ураган.
Револьвер она увидала, вскочила,
Должно быть, хотела бежать...
Горячая пуля в висок угодила,
Пыталась она закричать.
Рану руками она ухватила
И пошатнулась слегка,
Горячею кровью себя окатила
И, бедная, тут умерла.
Я оглянулся — все было спокойно,
Лишь месяц сиял над рекой,
Револьвер направил в висок я проворно
Привычною правой рукой.
Руки ослабли, в глазах потемнело,
И я в этот миг задрожал,
Револьвер упал на холодное тело,
Я память тотчас потерял.
Очнулся в больнице, и врач предо мною,
Он в белой одежде стоит,
И что-то он делает тут надо мною,
И молча в глаза мне глядит.
Судите, пред вами всю правду открою,
Судите — виновником я!..
Вяжите, товарищи, руки цепями
Священнику вы за меня.
А мне, как партийцу, расстрел присудите
За то, что закон нарушил,
И рядом с красоткой меня положите,
Которую крепко любил.
Ко мне в храме подошла женщина и говорит:— Мне дочка консервы привезла: рыба кит. Только я сомневаюсь, можно ли ее есть?— А почему же нельзя?— Да ведь кит-то святая рыба.— С чего это ты взяла?— А как же? Ведь она пророка Иону выплюнула.
