Когда Ване Ползунову минуло девять лет, он закончил словесную и пошёл в арифметическую школу. Помещалась она в большой избе со слюдяными оконцами. Ученики сидели на лавках за длинными столами. Рядом с Ваней всякий раз норовил сесть Сенька Черемисинов, полицмейстеров сынок.
Как-то раз он наклонился к Ване, глянул хитро и сказал на ухо:
— А отец беглого Стёпку Клинка выследил. Теперь уж его точно поймают.
Сенька хотел ещё что-то добавить, но в это время вошёл учитель. Начался урок. Учитель положил перед собою букварь Фёдора Поликарпова, который продолжали изучать в арифметической школе. Учиться по такому букварю — дело непростое. Он был написан на церковнославянском языке и название имел мудрёное:
Букварь
Славенскими, греческими, римскими письмены учиться хотящим, и любомудрие, в пользу душеспасительную, обрести тщащимся.
А проще говоря,
Букварь
Славянского, греческого и римского языков для всех, кто хочет выучиться читать и писать.
И назывался букварь сложно, и учиться по нему — сущее наказание. Из всего класса только Ваня Ползунов ухитрялся запоминать наизусть целые страницы.
Ребята диву давались: как это у него получается? Поглядит на страницу, подержит букварь перед глазами и может повторить слово в слово. Да если бы только букварь! Самые трудные задачки по арифметике он решал легко, как орехи щёлкал.
«Летит гусь, за ним — полгуся, за ним четверть гуся, за ним ещё четверть гуся. Сколько летит гусей?»
Ребята ломают голову, соображают, как это четвертушки гусей взлететь умудрились, а Ползунов тут как тут:
— Два гуся летят!
Сенька с завистью глядел на него. Он часами мог глазеть на учителя, но хоть тресни: не понимал и половины сказанного.
Многое умел Сенька: на руках ходил, с моста вниз головой сигал, а вот с науками у него не ладилось. Потому-то его отец, полицмейстер Черемисинов, велел ему сидеть рядом с Иваном, ума набираться.
— Сегодня мы поговорим о прилежности и благочинии, — начал урок седенький учитель с розовым, в тонких прожилках, лицом. — Поглядите в букварь.
Все посмотрели на картинку, где была нарисована классная комната. Посреди неё — длинный стол. За столом ученики и учителя. Два ученика отвечают урок: один стоит на коленях, другой согнулся в три погибели.
Учитель откашлялся и торжественно прочёл такие стихи:
Хвалите бога человеку всяку:
долг учится словес письмен знаку
Учение во благо разуметь,
в царство небесно со святыми успеть.
Теперь повторяйте за мной, — произнёс он. — Хвалите бога человеку всяку…
Все хором повторяли стихи. Ползунов рассеянно вторил классу.
Он всё вспоминал вчерашний вечер, когда ещё до Сеньки узнал, что Степана выследили и вот-вот поймают. Он проходил мимо горного управления. Полицмейстер, выходя на крыльцо, кричал кому-то: «Теперича мы его словим!» — и махал при этих словах кулаками.
И Ваня сразу сообразил, к кому относятся эти слова! Он вспомнил рассказ Семёна про то, как его отец, шинкуя капусту, отрубал кочерыжки и приговаривал: «Не хочешь сознаться? Тогда я тебе, треклятой, как Стёпке Клинку, буду голову рубить!»
Ваня постоял минуту возле управления и побежал в лес.
Стёпка Клинок сидел на пне возле сторожки. Он увидал Ваню и приложил палец к губам — тише, мол, иди. В шаге от него стоял оленёнок и жевал ветку. Оленёнок поднял голову, поглядел на Ваню и метнулся к лесу. Степан рассмеялся.
— Я его второй месяц приручаю, а ты спугнул!..
— Степан! — перебил Ваня. — Я узнал, что тебя выследили. Беги скорее!
Степан нахмурился.
— Вот как! — сказал он, поднимаясь, — Эх, Ваня, Ваня, надоела мне такая жизнь. Иной раз думаешь — может, не таиться, не бегать, пусть поймают. Но добро бы просто убили, а то ведь станут измываться. Высекут кнутом да швырнут в острог до конца дней.
Ваня поглядел на солдата, и слёзы навернулись на его глазах. Степан обернулся к нему.
— Ну-ка, веселее глядеть! — приказал он. — Это ещё что такое? Я живой, а он по мне слёзы льёт!
Степан обнял Ваню за плечи, погладил по голове.
— Жаль оставлять тебя, Ванюша. Кто тебе лес покажет, научит зверей понимать?
— Стёпа, — спросил Иван, — а может, обойдётся? Спрячешься где-нибудь поблизости, а я тебе каждый день таскать еду буду. Хоть год отсиживайся!