— Итак, что же я могу предъявить вам, джентльмены судьи, чтобы снять с моего клиента обвинение в том, что он поступил, как поступали другие политиканы с незапамятных времен? Я безоружен. Я не могу выхватить из ножен меч доказательств, чтобы рассеять дурманящие общественное сознание пары, выделяемые падкой на мелодраму американской прессой.
— Я могу лишь просить вас взглянуть на моего подзащитного. В нашем национальном форуме он околдовал ваши сердца своим кристальным красноречием. Вы это подтвердили, когда голосовали за него. Неужели теперь он кажется вам чудовищем, способным на зверское преступление?
— Мне неведомы ваши намерения, джентльмены судьи. Я не вижу слез в ваших глазах, может быть, потому, что мои глаза туманятся слезами. Но если вы упорно хотите игнорировать Великую хартию, этот освященный веками оплот против деспотизма, тогда отправляйте этого человека в тюрьму за то, что он неразумно тратил деньги, борясь против всемогущей коррупции, насажденной плутократией, и все же получил пост сенатора благодаря лишь своей честности, смелости и личному обаянию.
— Но если вы осудите моего подзащитного, вспомните, что в наших южных штатах, где живет народ более прямой и откровенный, чем мы с вами, расправа с преступником без суда и следствия именуется линчеванием.
Защитительная речь Мирберга, очевидно, произвела большое впечатление на присяжных, потому что они совещались около шести часов. Три раза они через своего старшину выносили решение о невиновности обвиняемого. Три раза председательствующий отводил решение. Наконец, они признали Каридиуса виновным в предъявленном ему обвинении и высказались за применение наименьшей меры наказания, каковой являлось заключение в исправительной тюрьме сроком на один год и один день. Таков и был приговор.
Сол Мирберг за свою защитительную речь был признан виновным в неуважении к суду и приговорен к штрафу в тысячу двести долларов и аресту сроком на двенадцать часов.
Даже Сол Мирберг, явившись на квартиру Каридиуса для выполнения тягостной миссии, утратил свою обычную жизнерадостность и шумливость. Ему предстояло оправдать перед Иллорой линию поведения, на какой они с Каридиусом остановились.
— Право, это лучшее, что можно сделать, — убеждал он заплаканную женщину. — Можно, конечно, подавать апелляцию за апелляцией и на неопределенное время избавить Генри от… всего, а может быть, ему и совсем не пришлось бы… уехать, но вечная неопределенность тяготела бы над ним, связывала бы его в работе для нашей фирмы.
— Да, это верно, — подтвердил Каридиус, с тоской глядя на жену и на уютную гостиную, с которыми ему приходилось расстаться. — Я ведь вернусь… время пройдет быстро.
— Нам, в конторе, оно покажется более долгим, чем вам, миссис Каридиус, ведь нас покидает Мелтовский, — продолжал Мирберг, стараясь выдержать бодрый тон.
Каридиус с удивлением взглянул на своего компаньона:
— Неужели Мелтовский выходит из фирмы?
Мирберг улыбнулся и пожал плечами:
— Уэстоверский банковский трест сделал ему предложение, перед которым он не устоял. Дело обычное: лягните Литтенхэма, и он возьмет вас к себе на службу.
Он снова повернулся к Иллоре, которая, глотая слезы, укладывала чемодан:
— Миссис Каридиус, не принимайте это так близко к сердцу. В последнее время так много губернаторов, членов Конгресса и даже министров сидит в исправительных тюрьмах, что они просто превратились в большие политические клубы. А ведь Генри ни в чем не виноват… Невинность в тюрьме. Чорт возьми, в конце концов это совсем не плохо! Надо выждать, а когда в настроении публики наступит перелом… тогда… тогда вы сами, миссис Каридиус, сможете заработать кучу денег… если захотите.
— Я?.. — всхлипнула Иллора.
— Конечно… в водевиле… в кино и по радио… в любом месте. Пусть американский народ видит жену человека, который идет в исправительную тюрьму из-за того, что сограждане выбрали его в Сенат вопреки взяточничеству и политической коррупции плутократической машины. Да, это будет большим козырем для всех нас.
Каридиус обнял на прощание Иллору и пытался утешить ее, но только вызвал взрыв горя.
