Войдя в кабинет, Панюшкин, не раздеваясь, сел за стол, посмотрел на маленькое квадратное окошко с видом на Пролив. Вздохнул, с силой потер лицо ладонями, пытаясь сосредоточиться.
— У вас неприятности, Николай Петрович? — В дверях стояла Нина. Машинистка, секретарь, делопроизводитель, курьер и еще бог знает кто. В общем, правая рука Панюшкина. — Следователь приехал, говорят, что-то будет, — сказала Нина низким, глуховатым голосом.
— Обязательно что-то будет, — подтвердил Панюшкин. — И всегда что-то есть. И неизбежно что-то кончается. И это здорово, черт побери! — Панюшкин одним движением сдвинул бумаги в сторону и на освободившемся месте положил руки.
— Все это хорошо, — тускло сказала Нина, не загоревшись настроением начальства. — Все это хорошо, — повторила она, садясь на табуретку у стола.
— А что плохо?
— Следователь приехал, Николай Петрович!
— Ну, конечно. Я и привез его! — Панюшкин остро глянул на Нину глубокими синими глазами и тут же опустил густые брови.
— Неужели ничего нельзя было здесь решить, самим, а, Николай Петрович?
— Отчего же нельзя? Можно. Когда Горецкий на меня бульдозером попер, мы сами все решили, может быть, напрасно, посамовольничали, но решили. Полюбовно. Простил я его, скажем так. Хотя я больше о тебе думал. Должен ведь начальник заботиться, чтобы его подчиненные улыбались почаще. А если честно, то и не об улыбке твоей я думал, а о твоей производительности труда. Вот какой я лукавый. Но сейчас... Нина, Горецкий ударил человека ножом.
— Сколько же ему дадут, Николай Петрович?
— Если только за это... Года два, полагаю. Суд разберется. Суд не любит, когда ему подсказывают.
— А за что его еще можно судить?! Или вы решили поднять эту историю с бульдозером?
— Нет, речь идет все о той же ночи... Есть подозрение, что он не только Самолетова ножом пырнул, но и над Большаковым поработал. Большакова нашли разбитого, переломаны нога, ребро... Голова помята... Сам он не мог так разбиться. Да и Колю Горецкий во время бурана, похоже, бросил. Это тоже статья — оставление человека в условиях, опасных для жизни. Коля мог замерзнуть? Мог. Ушли они с Горецким вместе? Да. Вот такушки... Неважный тебе парень попался, Нина, неважный. Родителей мы не выбираем, но мужей, друзей — можем. У нас этого добра хватает, только свистни. Есть из чего выбрать.
— Хватит уж, отсвистелась.
Нина была маленькой, худенькой женщиной с неожиданно густым голосом. Она приехала работать учительницей, но в последний момент оказалось, что с учителями перебор вышел — много ли их надо для полутора десятка ребятишек. Панюшкин предложил Нине работать в конторе. Из нее получилась на удивление дельная секретарша.
— Ладно, Нина, — сказал Панюшкин. — Разговор этот грустный, да и преждевременный. Следствие, как я понял, ведут большие знатоки. В любом случае справедливость я тебе гарантирую.
— А что мне делать с этой справедливостью, Николай Петрович? Сыт ею не будешь, на стенку не повесишь...
— А может, все к лучшему, а, Нина? Ведь с ним ты все время как по лезвию ходила. Не муж он тебе, да и не хотел им быть... Ну ладно, это я не в ту степь поскакал. Прости великодушно.
Утром следующего дня, когда на солнце сверкало все заснеженное побережье, а редкие черные избы, тягачи и вагончики на льду казались случайными пятнышками на фоне всеобщего торжествующего сияния, Колчанов в сопровождении участкового Шаповалова, пожилого, прихрамывающего, полноватого человека, прошел к небольшой избе, в которой помещалось местное отделение милиции. Здесь уже толпилось полтора десятка человек из тех, кто был вызван повестками, и те, кто был просто любопытен.
— Раздайся народ, правосудие идет! — зычно крикнул Шаповалов и, оглянувшись, подмигнул следователю. Вот, мол, как тут у нас!
— Это мы еще посмотрим, что за правосудие и куда оно идет! — крикнул кто-то из толпы.
— Смотри у меня, Верка, не шустри! Тебя первую допрашивать будем! — ответил участковый, не оборачиваясь на голос.
— Это вы мастаки! — прозвучало откуда-то из слепящего пространства. — Ишь, чем грозить надумали — допрашивать они будут!
— Мастаки не мастаки, а дело свое знаем, гражданин Ревнивый! — Шаповалов не задерживался с ответом.
