Ровно в пять Татьяна сняла халат, косынку и очки, плеснула в лицо водой, аккуратно стянула волосы резинкой и вышла за ворота. Предстояло шагать по проспекту Стачек, вдоль знаменитой заводской стены, бетонного сооружения высотой семь метров, тянувшегося на пятнадцать кварталов. До ее остановки было всего три.
А на остановке ждал Александр.
При виде высокой фигуры лицо Татьяны озарилось радостью. Невольной.
Схватившись за сердце, она на секунду остановилась, но он улыбнулся, и она побагровела от смущения, проглотила уже привычный комок в горле и пошла ему навстречу. И лишь краем сознания отметила, что он держит фуражку в руках. Жаль, что она так небрежно умылась. Наверняка что-то не в порядке.
В голове теснилось столько слов, что она не могла говорить. И это как раз в ту минуту, когда уместнее всего было бы заговорить как ни в чем не бывало. Как будто ничего не было.
– Что ты здесь делаешь? – пролепетала она.
– Знаешь, началась война. Со мной все может быть кончено, и очень скоро, так что не время притворяться, – жестко ответил он.
И опять у Татьяны не нашлось слов.
– С днем рождения.
– Спасибо.
– Будешь праздновать?
– Не знаю. Сегодня понедельник, все усталые, злые… Поужинаем. Может, выпьем.
Она вздохнула. В другом мире, возможно, стоило бы набраться храбрости и пригласить его на именинный ужин. Но это в другом мире. Не в этом.
Они ждали. Вокруг толпились мрачные люди. Но Татьяна не испытывала ни грусти, ни горечи. Может, она и была бы такой, как они, если бы стояла одна. Если бы рядом не было его.
И вдруг она вспомнила о войне. Как пойдет дальше ее жизнь?
– Откуда ты узнал, что я здесь?
– Твой отец сказал, что ты работаешь на Кировском. Вот я и рискнул в надежде, что ты еще не успела уехать.
– Почему? – беспечно бросила она. – Или у нас уже входит в привычку встречаться в автобусах?
– У нас? Советских людей? Или у нас с тобой?
Она вспыхнула.
Подошел переполненный автобус, куда, однако, смогли втиснуться два десятка счастливчиков. Молодые люди даже не попытались включиться в общую свалку.
– Пойдем, – решил он наконец, уводя ее с остановки.
– Куда?
– Я провожу тебя до дома. Нам нужно поговорить.
Девушка с сомнением покачала головой.
– До дома километров восемь, не меньше, – заметила она, поглядывая на свои ноги.
– Сегодня ты в удобных туфлях? – неожиданно спросил он.
Татьяна кивнула, проклиная свою ребяческую неловкость.
– Вот что, давай доберемся до улицы Говорова, а там сядем на первый трамвай. Сможешь пройти один длинный квартал? Здесь слишком много народа, и все ждут автобуса или троллейбуса. На трамвайной остановке людей поменьше.
– Но он не идет до моего дома, – возразила Татьяна.
– Зато идет до Варшавского вокзала, где можно пересесть на шестнадцатый трамвай, который как раз останавливается на углу Греческой и Пятой Советской. Или вместе со мной пересядешь на второй трамвай. Я сойду у казарм, а ты – у Русского музея. – Он помедлил, – Или пойдем пешком.
– Ни за что! – решительно отказалась Татьяна. – Даже если бы на мне были лапти. Идем на трамвай.
Она уже знала, что не сойдет ни у какого вокзала, чтобы вернуться домой в одиночестве.
Прождав трамвай минут двадцать, она согласилась пройти несколько километров до шестнадцатого трамвая. С улицы Говорова они свернули на улицу Скапина, которая шла по диагонали к набережной Обводного канала.
Татьяна не хотела садиться в свой трамвай. Не хотела, чтобы он садился в свой. Она хотела идти и идти вдоль голубого канала. Но как ему это сказать? И без того столько нужно спросить!
Ведь она так старалась не навязываться! Всегда подбирала слова, однако боялась показаться дурочкой и поэтому предпочитала молчать, так что вместо этого казалась либо болезненно застенчивой, либо попросту воображалой. Вот Даша ни о чем подобном не задумывалась. Говорила первое, что в голову придет.
Вот сейчас, пожалуй, стоит прислушаться к внутреннему голосу, достаточно громкому и уверенному.
Ее так и подмывало спросить Александра о Даше.
Он начал первым:
– Не знаю, как тебе сказать… Ты можешь посчитать, что я вмешиваюсь не в свои дела, но…
Он нерешительно замолчал.
