- Мне кажется, он не может выносить кого бы то ни было, сочувствующего ему, - сказала Олеро, лежа на нижней койке и намазывая позолоту на соски грудей.
- Следовательно, он не может сформировать никаких человеческих отношений. Все, что его доктор Хаммергельд сделал, это вывернул аутизм наизнанку.
- Бедный ублюдок, - сказала Олеро. - Томико, ты не будешь возражать, если Харфекс зайдет ненадолго сегодня вечером?
- Разве ты не можешь пойти в его каюту? Я всегда чувствую себя больной, когда вынуждена сидеть в главном салоне с этой проклятой очищенной репой.
- Должно быть, ты ненавидишь его, не так ли? Я уверена, он чувствует это. Но я спала с Харфексом и прошлую ночь тоже, и Аснанифойл может возревновать, так как они делят каюту. Было бы лучше встретиться здесь.
- Обслужи их обоих, - сказала Томико с грубостью оскорбленной скромности. Ее Земная субкультура - Восточная Азия была пуританской, она была воспитана целомудренной.
- За ночь я люблю только одного, - ответила Олеро с невинной искренностью. Белден, Планета-Сад, никогда не обнаруживала девственности и не открывала колес.
- Тогда попробуй Осдена, - сказала Томико. Ее собственная неуравновешенность была редко столь очевидна, как сейчас: глубоко запрятанная неуверенность в самой себе, проявляющаяся сама по себе как разрушающая сила. Она добровольно согласилась на эту работу, потому что, по всей вероятности, в ней не было никакой пользы.
Маленькая Олеро подняла глаза на нее, кисточка в руке, глаза широко раскрыты.
- Томико, так говорить неприлично.
- Почему?
- Это было бы отвратительно. Меня не влечет к Осдену!
- Я не знала, что это имеет для тебя значение, - сказала Томико безразлично, хотя она знала. Она собрала какие-то бумаги и покинула каюту, заметив: - Я надеюсь, ты и Харфекс или кто бы там ни был, закончите к последнему звонку; я устала.
Олеро заплакала. Слезы капали на ее маленькие позолоченные соски. Она плакала легко. Томико в последний раз плакала, когда ей было десять лет.
Экипаж корабля был невесел, но обстановка стала меняться к лучшему, когда Аснанифойл и его компьютеры засекли мир 4470. Он лежал там, темно-зеленый драгоценный камень, как правда на дне гравитационного колодца. Как только они увидели увеличивающийся желто-зеленый диск, чувство взаимности стало усиливаться в них. Эгоизм Осдена, его тщательное бессердечие послужило сейчас объединению остальных.
- Возможно, - сказал Маннон, - он послан в качестве мальчика для порки. То, что земляне называют "козел отпущения". Возможно, в конце концов, его влияние окажется благотворным.
И никто не стал возражать, так как все они старались быть добры друг к другу. Они вышли на орбиту. На ночной стороне не было огней, на континентах ничего, что можно было бы приписать животным, которым присуще созидательное начало.
- Нет людей, - пробормотал Харфекс.
- Конечно, нет, - оборвал Осден, который сидел перед телеэкраном, надев на голову полиэтиленовый пакет. Он утверждал, что пластик не пропускает эмпатический шум, который он фиксировал от остальных членов экипажа. - Мы находимся на расстоянии двухсот световых лет от границ Экспансии Хайна, а за ее пределами людей нет. Нигде. Уж не думаете ли вы, что Создатель совершил бы эту ужасную ошибку дважды?
Никто не обратил на него большого внимания; они не отрываясь смотрели на эту желто-зеленую необъятность внизу под ними. Они были неприспособлены к жизни среди людей, и то, что они увидели, было не запустением, а спокойствием. Даже Осден не выглядел абсолютно невозмутимым как обычно, он хмурился.
Снижение в огне на море; воздушная разведка; посадка. Равнина из чего-то, похожего на траву, толстое, зеленое, сгибающее стебли; все это окружало корабль, обступило выдвинутые телекамеры, испачкало объективы мелкой пыльцой.
- Это выглядит как беспримесная фитосфера, - сказал Харфекс, - Осден, ты улавливаешь что-нибудь, обладающее чувствительностью?
Они все повернули голову к сенсору. Он оставил экран и наливал себе чашку чая. Он не ответил. Он редко отвечал на заданные вопросы. Казарменная строгость воинской дисциплины была совершенно непригодна для этих команд сумасшедших ученых; их командная цепочка лежала где-то между парламентской процедурой и приказом чмокнуть в щечку; офицер регулярной армии сошел бы с ума от всего этого. По непостижимому решению Совета, однако, доктор Хаито Томико была наделена полномочиями координатора, и она теперь в первый раз воспользовалась своей прерогативой.
