Над гроздью светло-зеленого винограда «Италия» у моего лица зависли маленькие пчелы с прохладным именем сильфиды.
И девушки проходят – раскачивают упругий стебель позвоночника, кажут обнаженное модным купальником бедро; очертания столь безупречны, что уж никакой эротики – одна эстетика.
…Пока записывал эту фразу, солнечный луч из-под навеса переполз на виноград, и виноградины засветились изнутри янтарным теплом (11.44, 6.10, 1994, пляж, Ялта)»
– описание несколько выспренно, но трудно удерживать равновесие, когда – вдруг – отлетела, отстучала колесами, сгинула, как морок, за горами черная слякотная Москва. Когда вокруг тебя снова лето, состоящее из бессмысленно-истомных мгновений. Из тех, которые не остановить. И не надо! С несокрушимой детской уверенностью в личном бессмертии все ждут следующего и следующего не менее прекрасного мгновения. И вся эта яркая, легковесная, вполне утробная и прекрасная при этом, и мудрая при этом жизнь называется Ялтой в октябре.
А рядом, в пяти минутах ходьбы от набережной, шелестит листьями безлюдная улочка со сквером и белым памятником над клумбой (места моих уединенных прогулок). Глаз цепляется за табличку на углу «Ул. Б-ова» и равнодушно скользит дальше – мало ли безымянных для нас имен. Революционер какой-нибудь или партизан. За две недели так и не накопилось интереса, чтобы заставить себя подойти к памятнику и выяснить.
И уехал бы не узнав, если б однажды у лотка букиниста не потянулась рука к небольшому буклетику. «Дом-музей Б-ова в Ялте». Книжечка раскрылась – сама – на странице с фотографией и подписью: «К-в – первый биограф и исследователь творчества Б-ова»…. Оказывается – писатель! Более того – «дом-музей», «первый биограф»!
И потому в первый же пасмурный день, ломая привычный маршрут, ноги сами подвели меня к памятнику. Вблизи – нечто романтически-напряженное, плакатно-комсомольское в стиле поздних шестидесятых. И как водится – чуть-чуть паутинки, скула облупилась, птичка посидела. Из опознавательных знаков – значок на груди, то ли лауреатский, то ли комсомольский (честное слово, уже не помню, как он выглядел), да имя на постаменте… В отдалении – забор с указателем «Дом-музей» и открытая калитка.
…с непонятным волнением, со стыдом и чуть ли не страхом. Откуда? Ничего подобного, когда входил, например, в Дом-музей Чехова. Как будто тебя ожидают все еще завешанные полотенцами зеркала и недоуменный, с плохо скрытой брезгливостью взгляд вдовы.
К тому же надпись за стеклом входной двери: «Открыто. Звоните».
Рука зачем-то поднимается и жмет кнопку звонка.
Но, слава богу, открывает молодая женщина – музейный работник, это видно. Зажигает свет в комнатах, начинает рассказывать, и ей можно сказать: нет-нет, спасибо. Не надо. Я ориентируюсь сам.
Интересно, и в чем же ты ориентируешься?
При входе – справочная таблица с перечнем жизненных этапов. Начнем отсюда и не торопясь:
1912 – родился в бедной семье…
1922 – вступает в пионерский отряд…
…избирается членом редколлегии стенной газеты…
…участвует во всесоюзном слете рабселькоров от орехово-зуевской пионерии…
…работает на фабрике… вступает в комсомол… вечерняя школа ФЗУ…
…избирается членом бюро комсомольской ячейки…..избирается редактором газеты…
…избирается делегатом VII съезда ВЛКСМ…..избирается… и т. д.
И похоже, это не послужной список для характеристики, а действительно биография.
Далее: ранняя болезнь, инвалидность, самообразование, занятия литературой, первый («еще незрелый») роман «На хуторах», поступление и учеба в Литинституте и Инязе. Заочно. Работа над вторым романом. Война. Документальная повесть о Лизе Чайкиной. Переработка документальной повести в роман «Чайка». 1951 – Сталинская премия. 1955 – переезд в Крым. Активное участие в работе местной писательской организации, регулярное присутствие на съездах СП СССР, РСФСР, УССР. Умер в 1966 году.
Все как и ожидалось. Включая и то, что я – единственный посетитель музея. И буду, может быть, единственным за весь день. Или за неделю.
По-хорошему, следовало бы уйти сразу после чтения биографической справки. Хотя бы из уважения к покойному: как-никак ты в его доме. Да и по отношению к себе – не слишком здоровое занятие упиваться трупным запахом некогда грозных, а ныне поверженных – не тобой поверженных! – времен.
