…Про милицию я подумал только на подходе к метро: полагается вроде как «сообщить», «просигналить». Мысль была неприятной, точнее нелепой – при чем тут милиция? Но я пересилил себя и подошел к милиционеру у входа в метро. Крепенький, лет сорока с замученным взглядом мужик выслушал меня и спросил: «А вы-то что там делали?»
– Землю копал для цветов. Ну и просто выходной у меня сегодня… Гулял.
– Да-да, понятно, – сказал он, не слушая меня. – Может, и правда, захоронили кого. А может, и почудилось вам это… а вы?., а, да… цветы. Герани, что ли?
– Нет, «декабрист». Зимой цветет.
– Да, знаю, знаю, у тетки моей в Ярославле зимой между рамами стоит. «Декабрист». Знаю.
– Я, наверно, должен показать вам место?
– Да нет, зачем. Найдем. Мы здесь всё знаем. По улице до конца, первый участок за тупиком – так?
– Да.
– Ну вот видите, – сказал милиционер. – Найдем.
И мы посмотрели друг на друга, милиционер вдруг зевнул, взгляд его стал скучным, затянутым внутрь, и он сказал как будто уже и не мне:
– Ну а тех, кто там закопал людей, тоже ведь скоро закопают.
Острова
(запись, сделанная в метро)
…наше прошлое в конце концов становится географией.
Вот фото в журнале (чрез плечо читающего в метро), любительское как бы: голова мужчины. В профиль. Ему здесь около тридцати. Худощавое лицо, ранние залысины, очки, усики (которые он потом сбреет). Глаза опущены в раскрытую книгу. Рук, которые держат книгу, не видно, не вместились в кадр. Верхний край кадра чуть срезает макушку.
Фото, естественно, черно-белое – 1928 год. Остров Корфу, Греция.
Книга, которую держит мужчина, написана не им, это «Черная весна» Даррелла – его же книги начнут издавать только в середине 30-х.
На фотографии он еще молод.
Нет, не «еще». Просто: «Он молод».
То есть уверен, что жить будет долго. Всегда.
Он и прожил долго – до 1979 года.
Он спокоен и сосредоточен. Еще не надо гнаться наперегонки со временем.
Фон на фотографии размыт, но чувствуется, что снято на улице, точнее, во дворе арендованного им домика, – темные пятна слева ото лба легко прочитываются как тени в ветвях дерева, которое росло возле застекленной террасы. Свет сильный, но без резких теней, – тут не только прямые лучи, а еще и блики от оконных стекол (из террасы, где стоял его рабочий стол, открывался вид на горящий под солнцем залив).
Снимал, скорей всего, кто-то из навещавших его друзей, лондонских журналистов.
Он умер, и уже давно. Что на самом деле не имеет никакого отношения к нему на фотографии.
Теперь и я знаю, что это такое. Знаю, что молодость – остров.
Один из.
У меня, например, таких островов несколько (или, может, много?).
Я понимаю, каждый из этих островов – кусков прожитой мною жизни, отколовшихся от материка (от меня, непрерывного как бы) – имеет прямое отношение ко мне сегодняшнему. Вон к тому, отраженному вагонным стеклом напротив, грузному седому мужику, который в вое и скрежете метротоннеля между станциями «Орехово» и «Домодедовская» записывает эту фразу в раскрытом на колене еженедельнике. Он (тот, что в стекле) уже начал свое обустройство в «Старости». Тоже – остров. Хотя бы потому, что приобретенные когда-то навыки жизни здесь не помогают. Слишком многое нужно осваивать с нуля.
Нет, я, разумеется, понимаю, что я-давний и я-теперешний тесно связаны, но все чаще ловлю себя на противоестественно-отстраненном интересе к своим старым фотографиям. Почти таком же интересе, с каким я рассматриваю фото в журнале. Кстати, мои фотографии тоже в большинстве своем черно-белые.
Вот эта, например:
ореховский новосел на строительном пустыре за углом новенького, декорированного желтым кафелем под городской дом, двенадцатиэтажного панельного барака; рядом сиротские хлыстики саженцев, которых давно нет – там теперь непролазный лес; как нет и самого пустыря, давно превратившегося в автостоянку, где тесными рядами стоят автомобили еще не запущенных тогда в производство моделей;
во взгляде его тень унылой оторопи перед свершившимся (муж, молодой отец, квартиросъемщик, практикующий – но не там! не в том! – литератор) и оторопи перед все оттягивающимся и оттягивающимся (по причинам, как казалось, неподвижной, вязкой жизни вокруг него) стартом предназначенной ему судьбы;
