– Долго он отсутствовал?
– Без понятия. Я увлекся, ничего вокруг не замечал.
Игорь Иванович потер лоб мягкой пухлой ладошкой:
– Знаешь, последнее время происходит что-то странное. Пугающее. Непонятные провалы в памяти.
– А ты не… – Туровский показал «глазами на бутылку.
– Ну что ты! – взметнулся Колесников. – Ни-ни! Не больше, чем среднестатистический обыватель. Праздники, дни рождения – рюмку, не больше. Никаких зеленых чертиков. – Он вздохнул. – Тем более странно. Ты можешь смеяться… Но я чувствую: кто-то пытается установить со мной контакт. Вроде телепатического.
– Ясно. Нельзя так увлекаться, дорогой мой. Чего доброго, закончишь свои… изыскания за желтым забором. Что же мне с тобой делать?
– Что ты имеешь в виду?
– Не понимаешь? Раз Козаков отлучался из номера, да ещё приблизительно во время убийства, то вы с ним – основные подозреваемые.
Он вдруг ударил кулаком по столу:
– Да проснись же, мать твою!
Колесников вздрогнул от неожиданности.
– Я не знаю, чем ты там был занят все утро. Мне плевать на все твои исторические изыскания. Убили двух женщин, Они… – Туровский на секунду запнулся, горло жестоко перехватило. – Они обе мне были очень дороги. Уяснил, друг детства?
– Уяснил, – растерялся Игорь Иванович.
– Ну и ладушки. Тогда давай вспоминать. Вы вернулись после завтрака вместе или по отдельности?
– Вместе. Под ручку, так сказать.
– И сразу сели доигрывать партию?
Колесников подтвердил и это, став потихоньку изнывать под строгим взглядом собеседника. Надо было спровадить сюда Аллу, подумал он. Не все ей дома сидеть («Дома! – усмехнулся он про себя. – Вот сморозил!»).
И вдруг он живо представил её себе – не сегодняшнюю, а ту студенточку-первокурсницу, большеглазую, высокую, стройную, в ореоле ослепительных каштановых волос; с удивительно белой (алебастровой) кожей – романтическая красавица середины прошлого века. И «институтский бал» (читай: дискотека), куда только она одна пришла в длинном платье нежного бирюзового цвета – «Мисс сентябрь»: рыжие волосы словно вспыхивали огнем на небесно-голубом фоне, . удивительно красиво! Остальные девочки, будто близнецы из какого-нибудь специнтерната, явились в майках с буржуйскими надписями и искусственно состаренных джинсах. Была такая мода. Конечно, она не умерла и по сей день, но тогда это был самый бум, самый гребень волны. Почти неприлично было появляться в обществе в чем-то ином. Увидев Аллу, девочки издали дружное шипение и принялись усиленно улыбаться в глаза своим кавалерам (у кого были). Однако поздно. Королева бала уже взошла на престол, и подданные распластались ниц у её ног. Гоги Начкебия, красавец мегрел с четвертого курса, чемпион института по баскетболу и пиву, растолкал локтями обалдевших юнцов и пригласил королеву на танец. Игорек так и простоял столбом у стены, пока лилась музыка, наблюдая, как они кружатся вдвоем – Гоги в строгом черном костюме и Алла в одеянии доброй феи, поблескивавшем в разноцветных всполохах прожекторов. Даже ВИА на сцене заиграл довольно приличный вальс, а то все «Абба», «Каскадеры», «Стара печаль моя, стара…».
– Я терпеть не могу шахматы, – сказал Игорь Иванович.
– Долго вы играли?
– Около получаса. Я стремился побыстрее проиграть и отвязаться.
Около девяти Козаков вышел из номера, просчитал Туровский. Когда вернулся – неизвестно. Может быть, через десять минут, а может, через час. Тут от друга детства толку мало. А много ли времени нужно для того, чтобы совершить убийство? Достаточно нескольких секунд; постучал, подождал, когда откроют, выстрелял… А Борис Анченко в холле? А Светлана, которая слышала скрип двери? («Наверно, я плохой музыкант. Занимаюсь мало». – «А тебе нравится?» – «Нравится. Хотите, я что-нибудь сыграю?») Ты замечательный музыкант, Светланка. И скрип запомнила: короткий, низкий, на одной ноте.
Туровский на секунду прикрыл глаза и сосредоточился. Так. Гулкий пустой коридор. Девочка подходит к телевизору в холле, слышит, как за спиной открывается дверь. Звук очень тихий, но ведь и кругом тоже тихо. А если этот звук донесся с первого этажа?
«Зря я её отпустил. Единственная ниточка, единственный реальный свидетель».
