– Сам ты урод тупой, – отвечает она и резко трогается.
– Ха-ха-хаа, – ржёт Васька, – во даёт, а? Нормально она тебя, а?
– Ничего смешного, – говорю я ему и вылезаю из мусоровоза.
– Антох, ты чего обиделся, а? – Васька вылезает вслед за мной. – Ну ладно, прости, а?
– Нормально все, – я сажусь в свою машину.
– Антох, скажи по-честному, – Васька подходит к моей двери и опирается на стойку машины, – а по телику вообще правду говорят или все пиздеж?
– Вообще говорят. Иногда, – сухо замечаю я.
– А как узнать, что правда, а что враньё? – Василий делает насторожённое лицо.
– Вслушиваться нужно внимательнее. Все, Вась, поехали, а то я совсем опоздаю.
– Ну ладно, спасибо. Хотя я всё равно ничего не понял. Покеда, – Васька махнул мне рукой и понуро поплёлся к своему мусоровозу.
– В этом и есть наша работа, – шепчу я, – чтобы ты ничего не понял.
Я веду машину, как угорелый. Пересекаю две сплошных, пару раз проскакиваю на «красный», «подрезаю» какую-то «Газель» и несусь дальше, получая в спину истеричные гудки. Около метро «Белорусская» я «подрезаю» «Москвич» и его водитель орёт мне:
– А правила ты учить не пробовал, козёл?
– А телевизор в окно ты выбрасывать не пробовал, придурок?
Такого поворота он явно не ожидал. Он удивлённо пялится на меня и говорит:
– А при чём тут телевизор?
– А при том! Я на телевидении работаю. Если ты на работу опоздаешь, это говно вопрос. А если я – то вечером полстраны без новых программ окажутся.
– Во как… – мычит мужик.
Вот он – тот редкий момент, когда твоя работа вызывает отклик в сердцах зрителей. Работа на телевидении – то немногое, что способно вызвать уважение у окружающих. Практически в любых ситуациях меня это выручает. Нет того человека, которой остался бы равнодушным, узнав, что беседует с телевизионщиком. Телевидение передаёт свою магию всем, кто прямо или косвенно связан с его работой: от ведущего до мастера по починке телевизоров. Благодаря этой теме можно развести любого, кроме, пожалуй, работника ГИБДД. Ну, у тех своё ежедневное реалити-шоу «Алчность», перед которым меркнет очарование любой телепередачи.
– Вот так… – отвечаю я.
Какое-то время мы едем рядом и водила «Москвича», пользуясь случаем, удовлетворяет своё любопытство:
– Слушай, мужик. А я тебя где-то видел. Точно! Лицо мне твоё знакомо. Ты случаем не в «Аншлаге» работаешь?
– Ну, бываю там иногда, – уклончиво отвечаю я.
– А скажи, нельзя там Коклюшкина почаще ставить? Или эту бабу, как её… Елену Воробей? Она нормально так хохмит.
– Мы как раз расширяем программное время «Аншлага», – натянуто улыбаюсь я, – так что их обязательно больше будем показывать. Вы извините, я тороплюсь.
– Понимаю, – мужик поднимает своё стекло. Я ускоряюсь и слышу, как он мне приветственно гудит вслед.
Вот люди, а? Если бы сказал, что на «Культуре» работаю или в новостях, то такого внимания не получил бы. А «Аншлаг» – это наше все. Реально, вместо того чтобы ломать голову над сетками вещания, нужно запустить по трём федеральным Петросяна в нон-стопе, а в перерывах давать рекламу и новости села. И вся аудитория навеки наша. Я останавливаюсь на светофоре и вижу, как ко мне снова подъезжает мужик и опускает своё стекло: «Да как же ты заебал», – думаю я.
– Это… мужик… я че хотел тебе сказать, – лицо его снова стало агрессивным.
– Да поставим мы сегодня твою Воробей, поставим, не волнуйся.
– Не, обожди, я не про то. Я че хотел сказать-то. Вы заебали со своей рекламой, понял? В натуре, смотреть невозможно. Одни, блядь, «памперсы» да «тампаксы». Вы че, думаете, мы нанялись вашу рекламу смотреть?
Тут я уже не выдерживаю. «Тампаксы» ему не нравятся, блядь такая:
– Слушай, ты, урод. Благодаря «тампаксам» твоя жена «Санта-Барбару» смотрит, а ты, урод, «спартачье» в Евролиге под пиво хаваешь, понял?
– Не, я не понял…
– А ты пойми, кретин. Пораскинь мозгами, если не пропил. Ты думаешь, что это ты со своими тупыми друганами оплачиваешь эфирное время? Тебе, блядь, за твои сто рублей в месяц транслируют Лигу чемпионов? Да ты за всю свою никчёмную жизнь на десять минут трансляции не наработал, скотина. А туда же. Реклама ему не нравиться.
