Впрочем, ей не так уж и была нужна помощь, чтобы уснуть. Ее ночи были длинными и полными темных творений; к рассвету она выбивалась из сил и засыпала сразу же, как только закрывала глаза. Но Сарай не позволяла себе такой роскоши, пока не выпьет люльку, поскольку та не давала ей видеть сны.
Сарай не грезила. Не осмеливалась.
– Я целовалась с людьми, – возразила Руби. – Я же целовала тебя.
– Поцелуй в щечку не считается, – парировала Спэрроу.
Сарай видела эту парочку, мерцающую в свете солнца. Спэрроу только исполнилось шестнадцать, а день рождения Руби будет через несколько месяцев. Как и Сарай, они носили шелковые сорочки, которые сошли бы за нижнее белье, будь здесь кто-то кроме них. Кто-то живой, по крайней мере. Девушки собирали сливы, протягивая голые руки к тонким ветвям. Сарай видела только их темные затылки – один расчесанный, другой растрепанный ветром. Растрепанной была Руби. Она отказывалась заплетать волосы в косы и, когда они пытались распутать ее колтуны, вела себя так, будто находится при смерти.
По ходу спора Сарай поняла, что Руби целовалась с призраками. Девушка вздохнула. Ее это даже не удивило. Из их пятерки Руби была самой пылкой и склонной к тоске. «Тебе не понять, – сказала она Сарай накануне. – Ты каждую ночь встречаешься с людьми. Ты живешь. Мы же застряли тут с призраками».
Сарай не спорила. Разумеется, с точки зрения остальных все так и выглядело. Каждую ночь она встречалась с жителями Плача, но легче ей от этого не делалось. Напротив. Каждую ночь она становилась свидетельницей того, чего у нее никогда не будет. Это не жизнь. Это пытка.
– О, ты проснулась, – сказал Ферал, входя в галерею.
Это была длинная сводчатая аркада, выходящая в сад по правую сторону цитадели. Скоро там накроют ужин для них пятерых. Гладкий голубой мезартиум, из которого построена вся цитадель, смягчался орхидеями Спэрроу. Цветы были повсюду, десятки разновидностей: колосящиеся, стелющиеся, вьющиеся – они превращали колоннаду в лес из цветов. Лозы обвивали колонны, эпифиты цеплялись за потолок как анемоны или устраивающиеся на ночлег бабочки. Выглядело это роскошно, нереально. Благодаря им можно было почти забыть, где находишься. Можно было почти представить себя свободным, бродящим по миру.
Почти.
Что же касается Ферала, он был союзником Сарай и играл роль воспитателя для остальных троих. Ему, как и ей, уже исполнилось семнадцать, и за этот год парень заметно возмужал. Он стал высоким, стройным и уже начал бриться – или, как это называла Спэрроу, «терзать свое бедное личико ножом». Что правда, то правда, пока ему это плохо удавалось, но все приходит с опытом. Сарай не заметила на нем новых царапин – лишь заживающую корочку от старой на острой линии подбородка.
Ей показалось, что он выглядит усталым.
– Плохой день? – спросила она. С девочками не всегда было легко, а поскольку Сарай, в силу объективных причин, просыпалась только к вечеру, задача следить за ними ложилась на плечи Ферала.
– Нет, – ответил он. – Просто долгий.
Сарай было непривычно воспринимать дни как долгие. Она спала от рассвета до заката, и ей всегда казалось, что она открывала глаза всего через секунду после того, как закрыла их. Все дело в люльке. Зелье заглатывало дни одним серым куском.
– А ты как? – поинтересовался Ферал, и его карие глаза смягчились от беспокойства. – Трудная ночка?
Все ночи Сарай были трудными. Это слово идеально описывало само естество ночи.
– Просто долгая, – вторила она с грустной улыбкой, сжав рукой свою лебединую шею и покрутив головой в разные стороны.
Она знала, что Фералу не понять. Он исполнял свои обязанности, чтобы поддерживать их существование, а она выполняла свои. Жаловаться нет смысла.
– Где Минья? – спросила девушка, заметив отсутствие пятого члена их чудаковатой семьи.
Ферал пожал плечами:
– Я не видел ее после завтрака. Может, она со Старшей Эллен.
Старшая Эллен управляла яслями цитадели еще до Резни. Теперь она управляла всем. Ну, по крайней мере, теми жалкими остатками, которыми еще можно было управлять.
– Фу, целуешься с призраками! – услышали они из сада. Нежный голосок Спэрроу дрожал от смеха, который резко прервался вскриком «Ай!», когда Руби бросила в нее сливу.
