Его единственный сын умирал в страшных мучениях, а Марк ничем не мог ему помочь.
Он даже не мог пожелать ему спасения.
Неожиданно Гай открыл глаза и посмотрел на Фабию внимательным осмысленным взглядом.
— Скоро конец… — Гай говорил невнятно, вместе со словами выплевывал наружу лохмотья отслоившейся слизистой оболочки рта. — Когда я умру, вещи из этой комнаты вместе с моим телом заройте в глубокой шахте и залейте бетоном. Ах да… не забудьте соскоблить штукатурку со стен…
Его ровный голос и отрешенный тон поразили Фабию. Им владела уже не жизнь, а смерть… Лахесис перестала вытягивать нить. Антропос приготовила ножницы… Жизнь остановилась.
— Я нарушил волю богов…. Теперь меня ждет спуск на самое дно Тартара. Но я знаю, как оно выглядит, это дно. Я видел его однажды… Убивающий свет. Гений
смерти открывает безжалостное око… Самый прекрасный и самый страшный свет… В Тартаре тот же свет. И те же муки…
Он замолчал, переводя дыхание.
— Я так хотела, чтобы ты стал мужем Летти, — зачем-то сказала Фабия.
Гай попытался улыбнуться распухшими губами. Он не помнил, кто такая Летти.
Имена уже не имели для него никакого значения.,
И тут за дверью раздался звонкий девичий голос.
— Марк Габиний! Это я, Летти! Где ты?! У тебя гости! А ты не ждал, клянусь Геркулесом!
Летти! Она здесь?! Фабия выбежала из спальни. В атрии стояла Петиция — в простенькой светлой тунике и полосатых брючках. Ее наряд напоминал одежду акробаток, которые выступают на рынках под удары барабанов и пронзительные вопли зазывал. Рядом с Петицией стоял мужчина лет тридцати с узким худым лицом и взлохмаченными темными волосами. На нем были выцветшая голубая туника и белые полотняные штаны, какие носят крестьяне. Широкополая шляпа болталась на ленте за спиною.
Петиция с визгом бросилась Фабии на шею.
— Летти, девочка, почему ты здесь? — у Фабии задрожал голос. — Я же говорила, тебе нельзя возвращаться, это опасно…
— Нет, все не так, не так! — энергично затрясла головой девушка. — Я должна стереть ту надпись в книге. Так сказал Элий, — она повернулась к своему спутнику. — Я тебя не представила — это Элий Деций.
— Мы виделись на обеде в Палатинском дворце, — вежливо напомнил сенатор.
Фабия окинула гостя внимательным взглядом. Да, кажется, это он. Высокий лоб, тонкий нос, один глаз заметно выше другого. Но, всемогущие боги, что у него за вид!
— Да, мы встречались. Но я, признаться, не узнала тебя, сиятельный. Ты сильно переменился. Я так сочувствую тебе… бедная Марция.
В ответ Элий вдруг произнес совершенно спокойным, отрешенным голосом, будто артист на сцене театра Помпея:
— «О страдании: если оно невыносимо, то смерть не преминет скоро положить ему конец, если же оно длительно, то его можно стерпеть»[63].
Фабия с изумлением смотрела на Элия. Ей показалась неуместной эта цитата.
Как будто он позаимствовал не только чужую мысль, но и чужое чувство.
— Почему ты здесь, сиятельный? — несмотря на видимое усилие, холодные нотки прорвались в голосе Фабии.
Подразумевалось, что в подобных обстоятельствах Элий должен быть в Риме, а не шляться по дорогам, переодетым в платье простолюдина, в обществе молоденькой девчонки.
— Нам нужна книга с пророческой надписью Летиции. Как только Летти сотрет ее, опасность для нее тут же исчезнет. И для Рима — тоже.
Фабия ожидала чего-то в этом духе. Ну разумеется! Если кому и спасать этот мир, то только Элию.
— Тебе, сиятельный, лишь кажется спасение простым, а выход — рядом. Как только мы извлечем книгу из тайника, наши враги попытаются ею завладеть.
— У нас есть союзник. И этот союзник даст нам несколько минут на то, чтобы уничтожить надпись. Я говорю о гении Империи.
Но Фабия не была так уверена в могуществе покровителя Империи.
— Бабушка, пойми, все очень просто. Если я сотру надпись, приговор отменят… Тот приговор, смертельный… который неминуем… — Летти говорила будто с чужих слов.
И только теперь Элий понял, что девочка твердит не о своих фантазиях, а о реальных будущих событиях. Пока надпись существует, перед ее мысленным взором с неизменным постоянством встает картина мерзкого судилища и неминуемого приговора, а затем — мучительной казни. Вот откуда этот страх и ее уверенность в том, что ее казнят. И портрет палача до мельчайших черточек. И страх надругательства, доходящий до паранойи. Она как будто все это уже пережила, но чудом осталась в живых.