Но Харальд не слышал ее: цепь была уже совсем близко, и корабль летел к ней со скоростью скачущего во весь опор коня.
Когда до нее оставалось всего восемь шагов, Харальд поднял вверх правую руку и скомандовал:
– Давайте! На корму!
Варяги с добычей в руках как ошпаренные помчались на корму. Изогнутый нос «Жеребца» с шумом поднялся из воды, разбросав мириады свернувшихся на солнце брызг.
Казалось, драккар вот-вот чайкой взмоет в небо. Харальд вцепился в планшир, рискуя вывихнуть себе руки. На лбу у него вдруг выступила испарина. Марию Анастасию отбросило назад, как тряпичную куклу. Она свалилась бы за борт, да спасибо, Ульв прижал ее ногой к мачте.
Цепь была уже под килем «Жеребца». Раздался треск, полетели щепки.
– Вперед, вперед, ребята! Бегом! – скомандовал Харальд.
Викинги рванули на нос. Иные из них валились на палубу как пьяные, поскольку корабль стал опасно раскачиваться на цепи. Но это продолжалось лишь какое-то мгновение. «Жеребец» скользнул вперед и оказался в безопасности, за пределами запертой цепью гавани.
Все принялись гомонить и смеяться как полоумные. Но тут Харальд, обернувшийся, чтобы взглянуть на гавань, крикнул не своим голосом:
– Господи! «Боевой ястреб» гибнет! Смотрите, он переворачивается!
«Боевой ястреб», так и оставшийся по ту сторону цепи, завалился набок и какое-то время покачивался на волнах, хлеща по воде своей высокой мачтой.
Потом к ужасу викингов с «Жеребца», он вдруг повернулся вверх килем, накрыв всех бывших на борту наподобие сачка. Харальд вцепился в планшир так, что костяшки пальцев у него побелели, и едва слышно проговорил:
– Они потопли. Море поглотило их.
Но делать ничего не стал. Он был как во сне.
– Их не спасти, – крикнул Ульв. – Кольчуги утянули на дно даже тех, кто умеет плавать, а плавать из них мало кто умеет.
Стоявший подле Халльдора Хельге вдруг тонко закричал и кинулся к планширу. Харальд ухватил было его за рукав рубахи, но рукав оторвался, а Хельге все равно бросился за борт.
Он проплыл под цепью и добрался до «Боевого ястреба». Потом, когда гребцы на «Жеребце» уже налегли на весла, Харальд увидел, как Хельге вынырнул с Эйстейном и, держа голову оркнейца над водой, попытался добраться с ним до ближайшего поддерживающего цепь лихтера. Потом он, вроде, крикнул что-то и сразу же ушел под воду вместе с Эйстейном.
По лицу у Харальда текли слезы.
– Вперед! – крикнул он. – Нам их не спасти. Если вернемся, все поляжем.
Только тут Ульв вспомнил, что по-прежнему прижимает Марию Анастасию ногой к мачте. Он убрал ногу, но не нашелся, что сказать царевне.
Она же еще долго пролежала там без движения. А когда поднялась, чтобы пойти к себе, «Жеребец» давно уже шел Босфором. По левому борту виднелись башни Пера-Галаты, а по правому – Хризополис.
Никто не решился спросить у Харальда, куда держать курс. Потеряв в одночасье Эйстейна и Хельге, он был примерно в том же состоянии, как человек, побывавший в руках у палачей на Ипподроме. Когда с тобой такое случается, боль поначалу не чувствуешь, только какое-то онемение. Настоящая боль, такая, от которой хочется выть, приходит потом.
На третий день плавания в Черном море, когда «Жеребец» направлялся на ночную стоянку в Месембрию, к Харальду подошел Халльдор.
– Это же просто глупо, – говорит. – Скорбь скорбью, но таков, как ты сейчас, ты и о самом себе-то позаботиться не можешь, не то что вести других. Глядя на тебя, воины совсем пали духом. Поешь, попей чего-нибудь. Тебе надо восстановить силы. Если такое случилось, значит, на то была Божья воля. Кто ты такой, чтобы взваливать все бремя вины на себя?
Харальд устремил на него какой-то безжизненный взгляд совершенно выцветших за последние дни глаз и проговорил хриплым голосом:
– Каждый удар, направленный на любого из моих воинов, я ощущаю так, как если бы ударили меня. Неужели ты надеешься, что от твоих слов я стану другим?
Халльдор уселся подле него под планшир,
– Послушай, брат, мы живы, пока живешь ты. Если же ты помрешь от горя из-за «Боевого ястреба», мы найдем свой конец здесь, в степи, среди желтолицых пацинаков. И тогда нам никогда не видать дома. Без тебя мы – конченые люди.
