Однако в течение двух ударов сердца он притворялся изумленным. Затем с криком «Мара, ведьмочка моя!» бросился вперед, оторвал девушку от ее маскировочного фона и обнял обеими руками; они стояли, словно одна белая колонна, капюшон к капюшону, губы к губам, на протяжении самое малое двадцати ударов сердца, ударов весьма громких и восхитительных.
Затем Фафхрд залез ей рукой под шубу и, отыскав разрез в длинном платье, прижал ладонь к ее курчавому лобку.
– Догадайся, – шепнула девушка, лизнув ему ухо.
– Это нечто, принадлежащее девушке. Я думаю, что это… – начал Фафхрд очень жизнерадостно, хотя его мысли уже бешено неслись в совершенно ином направлении.
– Да нет, дурачок, там кое-что принадлежит и тебе, – поправил влажный шепот.
Путь, которым неслись мысли Фафхрда, превратился в обледенелый склон, ведший к печальной уверенности. Тем не менее молодой человек отважно проговорил:
– Я и надеюсь, что с другими ты не проделывала это, хотя имеешь полное право. Должен сказать, что я польщен…
– Глупая ты скотина! Я имела в виду, что там кое-что принадлежит нам обоим.
Путь превратился в черный ледяной тоннель с пропастью в конце. В соответствии с важностью момента сердце Фафхрда забилось чаще, и он машинально пробормотал:
– Не может быть!
– Я в этом уверена, чудовище ты этакое! У меня уже два месяца ничего не было.
Губы Фафхрда сжались, выполнив свою задачу преграждать путь словам лучше, чем когда бы то ни было раньше. Когда же рот его раскрылся, то и он, и язык уже находились в полном подчинении у больших зеленых глаз. Посыпались радостные слова:
– О боги! Как здорово! Я – отец! Ну и умница же ты, Мара!
– Еще бы не умница, – согласилась девушка. – Думаешь, мне было просто сотворить такую тонкую штуку после всех твоих грубостей? А теперь мне придется отплатить тебе за твое постыдное предположение, что я могла проделывать это с другими.
Задрав сзади юбку, она положила его руки на веревки, завязанные замысловатым узлом на крестце. (Снежные женщины носили шубы, меховые сапожки, меховые чулки, прикреплявшиеся к поясу на талии, и одно или несколько меховых платьев – одежда эта была не менее практичной, чем у мужчин Снежного клана, если не брать в расчет длинных платьев.)
Ощупав узел, от которого шли три туго натянутые бечевки, Фафхрд заметил:
– Мара, милая, не нравятся мне эти пояса целомудрия. Это так нецивилизованно. И, кроме того, они мешают правильному кровообращению.
– Опять ты с этой твоей цивилизацией! Ну, ничего, я буду любить тебя так, что ты и думать о ней забудешь. Давай развязывай узел – сам увидишь, что завязан он твоей рукой.
Фафхрд подчинился и был вынужден признать, что узел и впрямь завязан им. Все это заняло известное время, которое Мара провела очень недурно, если судить по ее вскрикам, постанываниям, ласковым щипкам и покусываниям. В конце концов и у Фафхрда возник интерес к процессу. Когда же он завершился, Фафхрд получил награду, какую получает всякий учтивый лжец: Мара любила его, потому что он лгал ей именно так, как это принято в таких случаях, и, любя, завлекала так, что он приходил во все большее и большее возбуждение.
После объятий и прочих знаков приязни молодые люди упали в снег, причем матрасом и одеялом им служили их меховые одежды.
Какой-нибудь случайный прохожий мог бы подумать, что это оживший сугроб извивается в судорогах, давая рождение новому снежному человеку, эльфу или демону.
Через какое-то время сугроб затих, и тому же самому прохожему пришлось бы наклониться очень низко, чтобы разобрать доносящиеся из-под снега голоса.
Мара: Угадай, о чем я думаю?
Фафхрд: О том, что ты – королева сладострастия. Ай!
Мара: Вот тебе и ай! А ты – король скотов! Нет, дурачок, послушай. Я радовалась тому, что ты покончил со своими скитаниями по югу еще до нашей свадьбы. Я уверена, что ты изнасиловал десятки южных женщин и даже занимался с ними всякими извращениями, – оттого-то у тебя и появился этот бзик насчет цивилизации. Но я не в обиде. Я буду так любить тебя, что ты позабудешь обо всем этом.
Фафхрд: Мара, у тебя блестящий ум, но ты явно преувеличиваешь все, что касается единственного пиратского набега, в котором я участвовал под началом Хрингорла, и особенно возможности, какие у меня были в смысле любовных приключений. Прежде всего, жители прибрежных городов, которые мы грабили, и в первую очередь все молодые женщины убегали в горы еще до того, как мы высаживались на сушу. А если каких-то женщин и насиловали, то я, как самый младший, был последним в списке насильников и даже не пытался заниматься этим. По правде говоря, единственными интересными людьми, которых я встретил за все это скучнейшее путешествие, были два старика, захваченные нами, чтобы получить выкуп, – от них я научился немного квармаллийскому и верхнеланкмарскому языку – да еще один тощий парень, ходивший в подмастерьях у чародея. Он очень ловко управлялся с кинжалом и любил разрушать легенды – в точности как я и мой отец.
