– А кто деблокировал твою голову? – полюбопытствовал Роберто.
– Джейкоб.
– Да брось ты!
– Нет, серьезно – сам Джейкоб! – Мигель произнес это с подчеркнутой гордостью. – Он бился надо мной три дня!.. Я был тогда маленьким кастильским парнишкой, сидевшим в подвале у инквизиторов. А угодил я в Святую палату за то, что после попадания в меня молнии приобрел способность парализовать взглядом людей…
– Значит, так ты лишился своей «невинности» – альфа-кодировки!
– Да… А видел бы ты, как они проводили дознание! Глаза завяжут, морды воротят – боятся, мерзавцы, как бы я их ненароком в статуи не обратил!.. Но, на мое счастье, среди местных альгвазилов агент оказался. Он-то и вывел на меня Синберторикса, а тот приволок смотрителя Джейкоба. Джейкоб выдал себя за самого Великого Инквизитора Хименеса и под видом того, что ведет со мной душеспасительную работу, произвел мне полное деблокирование, после чего забрал с собой… Я избежал аутодафе лишь благодаря ему и Синберториксу. А вот родителям моим повезло меньше. Намного меньше…
Из кухни послышался зов Пелагеи Прокловны, и странная парочка отправилась не то еще ужинать, не то уже завтракать.
Мефодий мусолил во рту резиновую кость («Небось и водой не ополоснули, а прямо из пасти Тузика вырвали да мне сунули, уроды!») и, предчувствуя нечто неприятное, постарался осмыслить то, о чем только что слышал.
Бред! Полный бред! Хозяин, землекопы, Исполнители, смотритель… Кто эти люди? Террористы? Вероятно, хотя та бредятина, которую они несли, была чересчур бредовой даже для террористов. Да и вежливые они слишком для боевиков с Кавказа…
Но больше беспокоило Мефодия другое: кто этот смотритель Гавриил и что он собирается делать с его, Мефодия, головным мозгом? Все это было бы весьма любопытно, если бы не вызывало такого страха перед собственной участью…
Смотритель объявился, как и ожидалось – ровно через час. Столкнись Мефодий со смотрителем на улице, вообще не обратил бы на него внимания: невзрачный мужичонка преклонного возраста, лысеющий, в сереньком костюмчике, какие вышли из обихода, еще когда Мефодий ходил в детский сад. Но, несмотря на это, вид у смотрителя был не обрюзглый, напротив, он походил на этакого бодрячка-физкультурника.
То ли дверь в квартиру Прокловны оказалась незапертой, то ли Гавриил имел собственный ключ, но нарисовался он в комнате настолько беззвучно и неожиданно, что сидевшие на диване и, казалось, дремавшие Роберто и Мигель поначалу его даже не заметили.
– Ну зачем же так сурово с кандидатом? – вместо приветствия пожурил их Гавриил. Звук его голоса заставил обоих надзирателей вскочить и принять некое подобие строевой стойки. Где-то на кухне из рук Пелагеи Прокловны вырвалась и разбилась об пол тарелка, а сама она влетела в комнату и, плюхнувшись пред гостем на колени, припала губами к его руке.
– Что ж ты, батюшка, не позвонил-то? – залепетала старушка, чмокая Гавриила в запястье. – Уж напужал так напужал! Едва я, родненький, не окочурилась…
– Встаньте, агент Пелагея! – вырвав руку, строго сказал Гавриил. – Сколько раз предупреждал: никакой я вам не батюшка, и это ваше показное раболепие меня нервирует! Достаточно было просто сказать «добрый вечер».
– Не гневайся, батюшка, – не унималась Пелагея, однако с колен поднялась. – Воспитаны мы так; нельзя нам по-другому пред божьими посланцами…
– Божьими, господними!.. – проворчал Гавриил. – Вроде опытный агент, продвинутый человек, а верите в эту вашу древнюю мифологию.
– А как же не веровать-то, батюшка, – возразила Пелагея. – Ежели бы сызмальства не уверовала, не явились бы вы ко мне тогда, среброликие мои!..
– И то правда, – все же согласился с ней смотритель и, отвернувшись от Пелагеи, обратился к Роберто и Мигелю: – Ну-ка, немедленно выньте изо рта кандидата эту дрянь! Что, интересно, он о нас думает? А, знаю: «Уроды!» – вот что! И не стыдно? Прямо нелюди какие-то, право слово! Нет бы утешить парня, проинструктировать…
– Существовала вероятность, что кандидат будет звать на помощь, – попытался оправдаться Роберто.
– Вижу: не будет! – уверенно заявил Гавриил и посмотрел в глаза Мефодию с таким миролюбием, что у того разом пропал весь агрессивный настрой. Просто был и вдруг исчез, а в голове появилась приятная безмятежность.
