-- Видишь ли, я не могу ничего сказать на человеческом языке, -- печально ответил козел, -- и этот несчастный слабоумный мальчонка, дурачок, и он никаких слов выговорить не способен.
-- Ну так скажи их мне.
-- Ты тогда выйдешь на свободу, и я с петухом тоже, если, конечно, ты задержишься, чтобы выпустить нас. Но хватит ли тебе духу остаться или ты сразу сбежишь? И как быть с твоим другом и с дурачком, и со старым филином?
-- Окажись я на свободе, я бы сразу побежал за Мерлином, -- сказал Варт. -- Сразу же, уверяю тебя, и он пришел бы сюда и в два счета убил бы старую ведьму, и тогда мы все вышли бы на свободу.
Козел вглядывался в мальчика, старые утомленные глаза его, казалось, пытались проникнуть в сокровенные глубины вартова сердца.
-- Я сообщу тебе лишь те слова, которые открывают твою клетку, -- в конце концов произнес козел. -- Мы с петухом останемся здесь вместе с твоим другом -- заложниками твоего возвращения.
-- Ах, козел, -- зашептал Варт. -- Ты мог бы заставить меня произнести сначала слова, которые выпустят на свободу тебя, и сразу сбежать. Или освободить нас троих, начав для верности с себя, и покинуть Кэя на съедение. Но ты остаешься с ним. Ах, козел, я никогда тебя не забуду, и если мне не удастся вернуться вовремя, я не смогу больше жить.
-- Нам придется подождать темноты. Теперь уж недолго.
Во время разговора они видели, как мадам Мим зажигает в гостиной масляную лампу. Лампа была под розовым с узорчиками абажуром. Ворона, не способная видеть в темноте, потихоньку подкралась поближе к клеткам, чтобы по крайности иметь возможность подслушивать.
-- Послушай, козел, -- снова заговорил Варт, в душе которого в этих чреватых опасностью сумерках совершалась некая странная и страшная работа, -- придвинь голову еще ближе. Пожалуйста, поверь мне, я вовсе не хочу превзойти тебя великодушием, но у меня есть план. Мне кажется, будет лучше, если я останусь заложником, а ты убежишь. Ты черный, тебя в темноте не видно. И ног у тебя четыре, так что бегаешь ты быстрее меня. Лучше тебе отправиться с весточкой к Мерлину. Я прошепчу заклинание для твоего замка, а сам останусь здесь.
Последние слова он выговорил с трудом, ибо сознавал, что мадам Мим теперь уже в любую минуту может прийти за ним, и если Мерлин к тому времени еще не появится, для него, Варта, это будет смертным приговором. Но он выговорил их, вытолкнул из себя так, словно дышал под водой, потому что сознавал и другое: если мадам явится за ним, а его не будет, она почти наверняка тут же сожрет Кэя.
-- Господин, -- без лишних слов произнес козел.
Он вытянул вперед одну ногу и приник двурогим лбом к земле в поклоне, отдаваемом лишь королям. А затем, уже как другу, он поцеловал Варту руку.
-- Поспеши, -- сказал Варт, -- просунь ко мне рог сквозь прутья, и я одной из стрел напишу на нем записку для Мерлина.
Трудно было придумать, что написать столь неудобным стилом на столь малом пространстве. В конце концов, Варт просто нацарапал "Кэй". Он не написал своего имени, полагая, что Кэй намного важнее его и потому помощь для Кэя придет скорее.
-- Дорогу знаешь? -- спросил он.
-- Знаю, моя бабка жила в замке.
-- Так что надо сказать? Какие слова?
-- Мои, -- ответил козел, -- довольно неприятные.
-- Говори же.
-- Ладно, -- согласился козел. -- Ты должен сказать: "Пусть доброе пищеваренье ждет до появленья аппетита".
-- Ах, козел, -- надтреснутым голосом сказал Варт. -- как это все ужасно! Но беги быстрее, козел, и возвратись благополучно, и знаешь, козел, поцелуй меня еще раз на прощание.
Однако козел не стал его целовать. Он отдал Варту императорские почести, преклонив на сей раз оба колена, и едва только Варт произнес необходимые слова, метнулся из клетки вон и скрылся во мраке.
На беду, хоть оба они и шептались так тихо, что ворона не могла подслушать их разговор, заклинание все же пришлось произнести погромче, иначе оно не дошло бы до дверцы соседней клетки, да и дверца, когда открывалась, скрипнула.
-- Маменька, маменька! -- истошно завопила ворона. -Кролики разбегаются!
Сей же миг в освещенном проеме кухонной двери объявилась мадам Мим.
