— Фу, какой скучный! Я тут, понимаешь, решила немного утолить твой голод, а голода-то, оказывается, и нет. Ты что, серьёзно собрался спать?! Леон, ты нормальный? Может, не использовать имплант было плохой идеей?
— Извини, Сайна, вы меня загоняли. Да, я мечник, но уже даже поля вызывать не могу. Ничего не могу. Прошу, дай мне чуть-чуть поспать. Совсем чуть-чуть… — если бы не удар в челюсть с левой, я бы точно заснул, так и не окончив фразу. Но удар пришёл, став лучшим будильником.
— Если ещё раз попытаешься вырубиться, получишь когтями, — зашипела разъярённая фурия. — Впрочем… когтями ты так и так получишь. Давай, что ли, немного пошалим?
С этими словами валькирия провела выпущенными коготками по моей груди, всё ближе и ближе подбираясь к соскам. Меня словно током ударило от этих когтей! А уж когда они впились в модифицированные имплантом соски, остатки сна в беспорядке отступили. Женщина довольно заурчала и добавила ещё. Когда же она добилась того, чего хотела, то просто встала и вышла из комнаты, я же, в отсутствие внешних возбудителей, тут же провалился в сон.
Первой мыслью по пробуждении было яркое, словно божественное откровение, понимание: в стае я выживу. Эту мысль подтвердила и Милена, когда я всё же доковылял до кают-компании и с остервенением накинулся на еду. Правда, женщина как-то странно на меня посматривала, а потом выговорила за проигравших валькирий, которые вместо игры получили крепкий здоровый сон. Пришлось отрабатывать, но теперь уже без поблажек со стороны проигравшихся. В такой атмосфере непреходящих игр пролетела неделя, отпущенная на перестановку вооружений.
После завершения работ на крейсере, фрегат дальней разведки готовился отбыть в Республику. Все девчонки, как одна, потребовали моего участия на прощальном ужине, устроенном специально для нас в кают-компании фрегата. Должен признать, были республиканки ну очень эмоциональны, и кое-кто даже пустил слезу. Я буквально упивался единением с этими сильными женщинами, с которыми столько испытал и прошёл за последние недели. Можно сказать, экипаж фрегата стал для меня за это время второй семьёй, и это будет отнюдь не метафора. Ри вытащила меня с того света, а все вместе девочки в корне поменяли всё моё прошлое мировоззрение. Любовь к Республике и её необычным обитательницам стала осязаемой и приобрела отнюдь не только эмоциональный, но ещё и рассудочный характер. Невероятные генетические и социальные достижения будоражили воображение, нацеленность же на выживание человека, как вида, вживание его во враждебную в основе своей вселенную, заслуживали восхищения. Конечно, всё это не могло происходить идеально, в виде некой розовой сказки для детей, и требовало жёстких экстраординарных мер, каковыми стали сексуальные технологии и общее социальное устройство новой реализовавшейся утопии. Всё имеет свои оборотные стороны, медаль имеет две стороны и т. д. и т. п. Меня же лично всё абсолютно устраивало, я был по природе своей тем ещё бабником, так что попал в подлинный рай, пусть и показавшийся на первых порах адом. А уж появление в моей жизни Ри… Это было вообще за гранью добра и зла. Да что там говорить, ради этой женщины я готов был на всё! Вообще на всё! В книгах, которые я читал в детстве, и которые учили доброму и светлому, почему-то обходилось стороной подлинное значение слова «всё», его заменяли некими отдельными красивостями, типа самопожертвования. Однако далеко не всегда прощание с жизнью оказывается самым тяжёлым выбором — есть нечто, куда более серьёзное. Это нечто — погружение в грязь, в кровь, в предательство, в беззаконие. Вот что составляло оборотную сторону значения слова «всё». Пожалуй, я действительно готов был ради Ри на всё. И ради этих сильных, властных женщин, тоже. Мне было плевать на принципиальную несовместимость республиканской цивилизации с внешниками. Главное было добиться результата, а там Республика сама разберётся, что и как с ними делать. Небось, не первый Сектор переваривает. Сами девочки отчасти понимали, что мне, порой, приходится переступать через себя, через совесть, но считали это оправданным, раз всё это делается ради них и ради их Республики. Я уже давно не был землянином, не был даже внешником — я был частью принявшей меня Республики. Принявшей, как ни странно, с распростёртыми объятиями в прямом смысле этого слова — достаточно взглянуть на прощающихся со мной женщин, чтобы красивая фигура речи обрела физический железобетонный смысл.
