— Вперед! — закричал я не своим голосом и взмахнул мечом, веля трубачам дать семан к нашей атаке.
Трубы завели свою громовую песню, и наше войско, набирая скорость, двинулось вперед: конница пока шагом, а пехота — бегом. Через сто шагов мы перешли на рысь, и пехоте пришлось поднажать, чтобы не отстать от нас. На сей раз я ничего не кричал, — лучники и без команды принялись стрелять на скаку. За это умение я их, собственно, и отбирал. Спасибо Архелаю, он еще тогда, при первой встрече с Улошем, понял, какая ему выпала удача, и поручил варвару, кроме моего воспитания, еще и обучение тут же и созданного отряда конных стрелков. Отец сразу сообразил, какое преимущество над соседями мы получим, если обзаведемся своими конными стрелками. Все другие известные нам государства Межморья их не имели и при нужде нанимали таких бойцов в Харии. А хари, они и в Джунгарии — хари. И плату за свои услуги дерут неимоверную, и грабят, не отличая своих от чужих, и понятия не имеют о дисциплине и верности, и всегда готовы переметнуться к тому, кто предложит больше. А благодаря своему отряду мы теперь могли обойтись без них. Правда, с материалом для луков возникли некоторые затруднения. Конному стрелку не годится четырехлоктевой лук пехотинца, он неудобен в бою. Соплеменники Улоша делали свои луки не из дерева, как мы, а из рогов горных козлов, которых у нас не водилось. В конце концов мы употребили вместо них рога криворогих мжунских антилоп, которые имперские купцы постоянно поставляли нашим ремесленникам. Торговцев, надо полагать, слегка удивил этот внезапно возросший спрос, но они приписали его завезенной к нам из Джунгарии моде на костяные гребешки…
И вот теперь стрелки, как и я, старались доказать Улошу, что обучал он их не напрасно, каждая выпущенная нами стрела выбивала из седла жунтийца или валила коня.
Мы сшиблись прежде, чем успели перейти на галоп, что, впрочем, и к лучшему, в противном случае тяжеловооруженным гоплитам нипочем бы за нами не угнаться. Столкновение людских и конных масс сопровождалось громовым треском. Какой-то миг, длившийся, казалось, века и века, оставалось непонятно, чей же нажим окажется сильнее, но затем чаши весов пришли в движение и… жунтийское войско тронулось вспять! Сначала медленно, локоть за локтем, яростно огрызаясь, словно ощетинившийся стальными клыками и когтями огромный зверь, затем все быстрей и быстрей, пока отход не превратился в беспорядочное бегство. Тут закончилась управляемая битва и пошла резня, в которой я участвовал как самый рядовой боец, отличаясь от всех разве лишь тем, что постоянно кричал свое «Файр!». Хлынувшие назад жунтийцы мгновенно запрудили дорогу и не помещавшихся на ней сталкивали в болото, где с ними расправлялись наши стрелки, но, разумеется, позже, а пока они стреляли только по «счастливцам», находившимся на дороге, усугубляя царившее там столпотворение.
Прижатое к краю болота левое крыло жунтийцев наша конница оттеснила на зыбкую почву. Обремененные тяжелыми всадниками кони и впрямь пытались, словно зайцы, прыгать с кочки на кочку, но соскальзывали и проваливались в трясину. Внезапно среди мельтешившей у меня перед глазами жетлизны возникло голубое пятно, а над ним белое, смахивающее на летящего лебедя.
— Гу-уль-бис! — кричал я во всю силу легких, хватаясь за лук и выдергивая из горита последнюю стрелу, все другие я уже выпустил в горячке боя.
Он обернулся. Думаю, он узнал меня, несмотря на разделявшее нас расстояние в триста шагов. Его конь оказался ловчее других и ускакал по болоту дальше всех. Не берусь описать, что тогда выразило его лицо, но я не забуду этой гримасы до своего смертного часа. Выпущенная мной стрела с черным оперением (должны же стрелы принца отличаться от стрел всех прочих воинов) свистнула в воздухе и вонзилась точно в цель — под левую лопатку Гульбиса, — и тот тяжело рухнул с коня в болотную грязь. После этого в жунтийском войске исчез даже тот малый порядок, какой еще оставался, и мы резали судавов, практически не неся потерь. Но меня это уже не занимало.
Со смертью Гульбиса что-то во мне изменилось. Вместе с моим врагом исчезла и направленная на него ненависть, а заодно и упоение боем. Я перестал пришпоривать Светозара и, когда битва ушла дальше, проехал вдоль наших тылов, обозревая усеянное телами поле. Одно из тел чем-то привлекло мое внимание; приглядевшись, я сообразил, что на нем хотя и желтый, но не плащ, а балахон. Я подъехал поближе, спешился и осмотрел тело. Стрела Улоша торчала изо рта, помутневшие янтарные глаза смотрели на меня, не волнуемые больше никакими страстями. Руки сжимали цепочку с янтарным овном, покрытым какими-то непонятными знаками. Не без труда отогнув окоченевшие пальцы, я осторожно поднял амулет и спрятал в седельную сумку. Затем снова вскочил в седло и поехал взглянуть, как дела у нас на левом фланге. Делал я это только из чувства долга, меня уже тошнило от сражения, совершенно не хотелось и дальше участвовать в нем. Когда я проезжал по краю левого болота, внезапно раздался тоскливый крик; обернувшись, я увидел шагах в пятидесяти завязшего в болоте всадника в желтом плаще. Я остановил коня и взялся было за лук, чтобы избавить жунтийца от медленной смерти в трясине. Но тут всадник обернулся, и я понял, что это девушка. Как я это распознал женщину на таком расстоянии, да еще под скрывавшей фигуру мужской одеждой и плащом, сам не знаю, но я не ошибся.
