Но об этом позже. Сначала приведем разговор великой и ужасной матери аббатисы с ее упрямой протеже.
Когда Зигги в очередной раз предъявили светлым очам досточтимой Бельгарды, она отчего-то оказалась не в своем обыкновенном рубище, но в очень даже пристойной блузе и длинной юбке. Крепкие башмаки на ней тоже имелись: очевидно, собралась надзирать за случкой призового жеребца и одной из дочек кобылы Хрустальные Глаза, а это такое волнительное занятие, что ноги тебе оттопчут в единый миг.
Аббатиса смерила ее длинную, нескладную фигуру одним взглядом и сказала:
— Свершилось. Короля вконец раскололи, и теперь он согласен пожертвовать ради твоего освобождения и вящего процветания нашего монастыря все нажитые человеко-машинным кровосмесительством капиталы. Те самые, кои он и сулил тебе. Не для того, надеюсь, чтобы увидеть ускользающий хвост ящерицы, которая юрко шмыгнула в кусты. Так что ты свободна… выйти за него замуж и стать нашей и моей повелительницей.
Зигрид не удержалась: ойкнула.
— Мать пресвятая! Я же…
— Знаю, лгунья ты бессовестная, — ответствовала Белла на редкость мягко и сердечно. — Посмеяться решили над моими сединами?
(Надо сказать — редкими, в отличие от основной массы белокурых волос, подстриженных плотной шапочкой. Ни того, ни другого здешний народ практически никогда не видел. Монашеский устав не позволял.)
Зигги с неким сокрушением произнесла:
— Я ведь… я только хотела остаться здесь навсегда.
— И когда эти… куры привозному архитектору строила?
Молчание.
— Вот что. В инокини не одних девственниц берут. Разные бывают монастыри. А тебе не грех и попробовать, что такое настоящий мужчина, если уж Всевышний сам к этому подталкивает. Что такое женщина, я тебе, увы, не могу ни показать, ни даже намекнуть. А это значит, что настанет день, когда ты будешь биться о стены своей любимой клетки.
— Клостера или брака? — приоткрыла наконец рот наша Зигрид.
— Да считай всё едино.
— Вы меня продали. Точно простую лаборанту.
— Именно. С большой прибылью, а может статься, и с убылью. Говорят, что король не склонен решать вопрос о бенефициях и делении на диоцезы в пользу матери нашей, нохрийской церкви. Ибо под ногами у него путается еще невесть сколько религий.
— Наверное, мне придется слушать теперь одного моего владыку.
— Я думаю, ушки у тебя чуткие, а норов покладистый. Так что ступай с миром, дитя мое, и отныне мойся каждый день с самым дорогим мылом и умащай свою плоть наилучшими ароматами. Благословляю.
Вот так мы постепенно и подтаскивали наших деток друг к другу, не щадя ни себя, ни их.
Когда мы до конца деморализовали и выпотрошили Кьяртана, а заодно и лукавца Бьярни, Эстрелья сказала сыну:
— Так как ты проявил себя как послушный мальчик, ты заслужил награду. Негоже венчать короля с той, которой он ни разу не видел как следует.
— Да знаю я ее, — пробурчал король. — Как облупленную. Одного раза хватило.
— Никто не знает женщины до конца, пока она сама не захочет открыться, — философски произнесла Библис.
— И к тому же мы не ортодоксы какие-нибудь заскорузлые и замшелые, чтобы вслепую новобрачных потомков сводить, — заключила я. — Существуют всякие красивые обычаи: Разверзание Покровов, Счастливое Предзнаменование, Благоприятный Взгляд… Со времен достославного царя Ашоки. И какой ты сам царь, если обычаи с самого начала нарушаешь?
Как на фронте говорят, пустячки махнем не глядя, но главный товар покажем лицом, чтобы купца раззадорить.
К тому времени мой милый Торригаль уже спутешествовал на Елисейские Поля, договорился там с кое-каким даровитым народом и выправил всем им выездные визы, а также получил горячие уверения тамошнего начальства в том, что назад их примут с радостью — когда и буде они захотят.
Куафер по имени мсье Леонард, что с относительно недавних пор именовал себя визажистом, некогда прославился тем, что водрузил на голову одной знатной даме четырнадцатипушечный корвет со всей парусной оснасткой. К сожалению, во время Французского Переворота сия дама одномоментно лишилась и прически, и головы, что мать Бельгарда сочла прескверным предзнаменованием.
