Долго ли шло для них время или не было его вовсе, как бывает с теми, кто счастлив, я не скажу. Только через девять месяцев родили пятнадцать женщин по ребенку, мальчиков и девочек поровну, а королева произвела на свет двойню: сына и дочку сразу. Были они похожи не на нее саму, а на Брана; он же за время скитаний стал бел, как пена морская, и темен, будто скрытая в ней пучина.
Тут говорит Бран:
— Сотворили мы все доброе: не иссякнет теперь ваш народ. А нам пора завершить и увенчать наши скитания.
— Погоди хотя бы еще столько же, — попросила королева.
И прочие женщины с плачем и стонами умоляли о том же самом.
Но знал Бран, что, согласись он, вымолят у него еще время, и еще и не будет тому конца. Ибо мягче воска сердце человеческое.
И велел тогда своим людям собраться, загрузить корабль дарами этой страны и править в открытое море.
В час отплытия собрались их женщины на берегу, и каждая держала в руке клубок золотой пряжи. Бросили они эти клубки, восклицая:
— Во имя детей наших, настоящих и грядущих!
И прилипло золото каждой к правой ладони ее мужа, потому что устыдились все моряки вместе и каждый из них на особицу. Потянули женщины, наматывая каждая свою нить на тонкие пальцы, и карра медленно пошла в объятия той бухты, откуда выплыла на вольную воду.
— Бросайте клубки, хоть бы пришлось каждому из нас отрубить себе правую руку! — воскликнул Бран при виде этого.
Но при первых признаках его гнева попрыгали его спутники за борт. Корабль стал в вершке от мелководья, и юноши резво поплыли назад, к семьям, ибо тяга их к оседлой жизни и ее радостям пересилила желание скитаться и далее — без надежды вернуться на землю, откуда все они когда-то вышли.
Бран остался на корабле один, а его нить натянулась так, что грозила порваться; ведь желание странствовать было у него сильнее, чем прочие земные чувства.
Тогда королева намотала нить не на пальцы, а на тонкое своё запястье, потянула вновь — и в единый миг перелетела в объятия Брана.
Тогда корабль, наконец, отделился от побережья и сам собой вырулил в широкий океанский простор…
…Снова безумное чаепитие в компании мессера. На сей раз он принес ларчик с каким-то совершенно особенным напитком, что и на чай-то не вполне похож. Разогнать мою тоску.
— Это не листья, а почти так же засушенные цветы.
— Я уже употреблял, с вашей подачи, ферментированные хризантемы и вяленый гибискус, так что…
— Попробуйте.
Из вежливости он всякий раз, наполнив обе чашечки, немного отливает из моей в особую скляночку и дегустирует. Хотя я давно и думать не думаю, что он способен отравить хотя бы мышонка.
Окунаю губы.
Ароматный, сладкий с легкой горечью, но что-то… что-то совсем простое.
— Кипрей. Цветок руин и пустошей. И дикий лесной мед из борти. Оценили?
— Хм. Снова вы на что-то намекаете? Нет чтобы сказать прямо, четко и откровенно.
— Только на то, что необходимое вам решение скорее всего будет самым вероятным их возможных. И самым примитивным.
— Снова образ вместо неложных речей. Снова изящное иносказание вместо душевной прямоты.
— Я никогда не говорю прямо и четко с владетелями. Это недостойно такого умного человека, как вы. И к тому же я не ваш конфидент, чтобы откровенничать с риском остаться непонятым.
— Допустим, вы уже он, — ответил я чуть резче. — Почти. Ваши действия?
Дарвильи усмехнулся и поставил на место чашечку.
— Тогда так. Некто очень серьёзно не хочет ребенка вашей Фрейи от наследника престола. Того, кто уже рожден, как я слышал. Здоровенький… но девочка, ведь так? И по древнему готийскому закону, также может наследовать отцу. Во Франзонии и Вестфольде девушка держит престол для будущего мужа, а вдова — для малого сына. Однако и Фрейра, и вас этот человек явно не хочет трогать.
Именно еще и поэтому некто хотел бы убрать обеих принцесс из Вертдома, пускай и на тот свет. И весьма раздражен тем, что малютка стала теперь недосягаема, а сам приговор по прежнему хоть и подписан, и скреплен поверх подписи вашей личной печатью, но рядом с ней стоит слово «cunctacio». То есть — «ждать, поелику возможно».
— Если вы полагаете, что я…
— Я не полагаю, что вы, ваше величество, настолько ловки и быстры, чтобы распорядиться этой маленькой жизнью. Но что это смелое деяние сотворило из вас почти такую же лакомую мишень, как из вашей приемной дочери, — это бесспорный факт.
