Мазурка для двух покойников - страница 15

Шрифт
Интервал

стр.

– Бенисья.

– Ну.

– Дай мне газету и стакан вина.

– Счас.

Лягушки из лагуны Антела гораздо древнее лягушек Галисии, Леона, Астурии, Португалии и Кастилии – такие прославленные в истории остались только в реках Вар и Тулурор в Провансе, в озере Балатон в Венгрии и в болотах Типперэри и Уотерфорд в Ирландии. Господь наш Иисус произошел от голубя и богоматери, лилии и девственного убора. От одной из лягушек лагуны Антела, по имени Лиорта, произошло девять семей, все родня: Марвисы, Села, Сегаде, Фараминьяс, Альбите, Бейра, Портомориско, Рекейхо и Лебосаны; коренное прозвище всего рода – Гухиндес, у всех один дух, и вместе они могучи.

На душе легче, когда видишь, как голая Бенисья наливает вино, а с неба льет на землю и на измученные, потухшие и встревоженные сердца.

– Лей вино через грудь.

– Неохота.

Мы, Гухиндесы, любим подраться во время паломничества – что тут дурного? – и плясать во двориках и на кладбищах, даже в обнимку, если представится случай. Я не умею играть ни на скрипке, ни на гармонике, ни на арфе, ни на банджо, только на гаите и то плохо. Гауденсио играет на аккордеоне в заведении Паррочи вальсы и пасодобли, иногда танго, чтобы развлечь клиентов; не хочет только одну мазурку «Малютка Марианна», играл ее лишь в 1936-м, из-за Афуто, и в 1940-м, из-за Фабиана Мингелы (Моучо) из семьи Каррупо. Больше никогда.

– И клиенты им были довольны?

– Думаю, да. Гауденсио всегда был очень покладист в соль-фа. Его сестра Адега, мать Бенисьи, тоже играет на аккордеоне, у нее – польки: «Фанфинетта», «Моя любовь» и «Париж, Париж».

– Мертвяк, убивший моего покойника, никогда не шел по жизни прямо, и видите, чем кончилось. Мертвяк, что убил моего, не был Гухиндес, – да простит меня святой апостол! – он был чужак, вот нам за то, что заботились о бродягах; когда отец мертвяка побирался Христа ради, надо было его хорошенько избить, тогда не пролилась бы кровь тех, кто его кормил; со временем дела забываются, но я не забыла, каждому свое! Много говорю, потому что так легче вспоминать. Вы, дон Камило, из Гухиндесов, хорошо быть Гухиндесом, мой покойник тоже из них, и за это заплатил. Но мужчина есть мужчина и после смерти, а мы, женщины, остаемся, чтобы видеть и рассказать о виденном сыновьям. Хочу сказать о вещи, которую знают все, кроме вас, вы были в отъезде, вам я как-то намекала уже, теперь скажу. Знайте: мертвяка, что убил моего покойника, я вырыла однажды ночью, пошла аж на кладбище Карбалиньо, привезла к себе домой и бросила дохлятину свинье, которую потом съела: ноги, чорисо из головы и так до конца. Гухиндесы радовались и молчали, Каррупо корчились, но тоже молчали – если пикнут, их прогонят; есть Божий закон, и я думаю, что эти перестанут шляться по стране, кое-кто уже уехал, одни в Швейцарию, другие в Германию, по мне, пусть их всех на краю земли сожрут свиньи.

Четвертый признак выродка – борода кустиками; у Фабиана Мингелы Каррупо борода просвечивала. Фабиан Мингела, мертвяк, где ни пройдет, сеял смерть, спал даром, целых четыре года, с Розалией Трасульфе, Дурной Козой. Он, мертвяк, убивший мужа Адеги, Афуто и, возможно, еще дюжину, щупал Розалии Трасульфе, Дурной Козе, зад, покусывал ей грудь и бил ее палкой по крайней мере с 1936 по 1940 год.

– А ты молчи, я могу тебя послать, куда послал других, никто из них не вернулся, знаешь хорошо.

Розалия Трасульфе, Дурная Коза, трижды зачинала от мертвяка и трижды делала аборт в доме акушерки Дамианы Отарело, в Патаке, ее лечили петрушкой.

– Я много лет стремлюсь жить одна и не быть шлюхой и не хочу сына от выродка. Может, Господь покончит с этим когда-нибудь.

Розалия Трасульфе, Дурная Коза, всегда это повторяла.

– Он делал со мной все, что хотел, это верно, но я жива и хорошо отмылась. Моучо был как могильный червяк, что питается и живет только смертью.

Ящик безногого Маркоса Альбите походил на берлину, только музыки не было.

Сегодня хочу покрасить его заново, звезда почти стерлась, но гвозди еще годятся; когда спятил, мне было все равно, теперь – нет, теперь хочу, чтобы все шло хорошо и как Господь повелел. Зеленая краска хороша, приятна для глаза, но когда пожухнет, уже нет вида.


стр.

Похожие книги