Условия Коломакских статей строго запрещали вступление в правобережные земли и контакты с поляками. Мазепе, исполняя приказ, приходилось ограничивать все сношения с другим берегом Днепра, что было непросто из-за обилия у старшины семейных связей на Правобережье. Так, к полковнику миргородскому Апостолу приезжал его тесть, Василий Искрицкий и пробыл у зятя шесть дней вместо разрешенных трех. Дядя генерального обозного Василия Борковского, приехав из польских земель к племяннику, передал Мазепе в феврале 1688 года письмо польского военачальника С. Яблоновского[187]. Гетман немедленно послал копии письма Голицыну и «царям».
Поляки продолжали внимательно следить за ситуацией на Левобережье. Во время строительства Новобогородицкой крепости в табор Мазепы (где был и русский воевода Л. Неплюев) снова прибывает посланец Яблоновского[188]. Усиление польской активности проходило на фоне начавшихся контактов гетмана правобережных казаков Могилы (на службе у польского короля) с запорожцами. Перехватив одно из писем Могилы, Мазепа сообщал Голицыну, что тот в своем послании обещал низовикам «королевскую отеческую милость»[189]. Осенью 1688 года гетман имел уже предупреждение, что запорожцы ожидали прихода к себе на помощь Могилы и фастовского полковника Палия (Палея). Правда, Мазепа не без злорадства отмечал, что в Сечи нет кормов для лошадей и мало хлеба и правобережным казакам долго по зиме до них добираться. Поэтому он и делал вывод: «…суетная и даровая в том деле надежда запорожцов»[190].
Активность поляков становится особенно понятной, если учесть, что среди правобережных казаков начался очередной раскол и новоявленный претендент на булаву — Семен Палей — вел переговоры с татарами в надежде на внешнюю поддержку[191]. Одновременно Палей писал к Ивану Степановичу, ссылаясь на ссору с поляками, чтобы тот разрешил поступить к нему на службу и перейти на Левобережье[192]. Противостояние Мазепа — Палей станет едва ли не основным для Гетманщины в годы Северной войны. Но уже тогда Иван Степанович недолюбливал будущего «народного героя». «Зело предо мною унижаетца», — замечал он с презрением. К тому же гетман подозревал Палея во лжи и с долей высокомерия предупреждал Голицына, что если полковник не захочет «под мой регимент прийти», то «пойдет к противной руке неприятельской», то есть к татарам[193].
В существовании «пропольского» и «прокрымского» лагерей, по сути, не было ничего нового. Но Мазепа с тревогой следил за событиями на Правобережье. И в тот период, и позже наличие «вольных казаков» у границ его Гетманщины создавало угрозу порядку и дисциплине, которые он так стремился внедрить, вырывая страну из Руины.
Подозрения Мазепы относительно планов поляков были обоснованными. В ноябре 1688 года, не решаясь писать об этом к Голицыну, гетман представил Шакловитому, прибывшему в тот момент в Батурин, своего шпиона, вернувшегося из Правобережья. Шпион этот привез сведения об имевшемся в Польше плане, согласно которому если не состоится поход на Крым, запланированный на весну 1689 года (который был обещан Голицыным как обязательство перед Священной лигой), то коронные войска пойдут на Левобережье. Поляки открыто рассуждали, что Гетманщину им не захватить, но зато у них будет возможность вернуть согнанное с правого берега украинское население, «которых теперь гетман запорожский (то есть Мазепа. — Т. Я.) не пускает». Поляки мечтали и разрушить Новобогородицкую крепость, причем выяснялось, что к этим действиям их подстрекали запорожцы «через послов своих»[194].
Посланник Палея тоже рассказал, что, будучи у Замойского, слышал высказанное поляками мнение о Мазепе — тот-де все их хитрости узнал, все их планы ведает и может обо всем предостерегать. Иван Степанович не без горькой иронии замечал, что полякам было бы лучше, «когда б тут на гетманстве был человек простой». Учитывая годы, проведенные Мазепой при королевском дворе, и его отличное знание обычаев Речи Посполитой, опасения польских сановников были вовсе не случайны. Мазепа сообщал Голицыну, что поляки собираются приложить все старания, «чтоб меня гетмана отравою умертвити»
