Ну да, жара, в голове — фантасмагория из газетно-журнальных снимков, вот и привиделось то, что невероятно, померещившееся сходство — продукт воспаленного мозга, одно лицо отпечаталось в голове, и теперь ему подобным могут оказаться и другие лица, если не всматриваться в них.
Но я все же не ошибся. Еще раз взглянув на нее, понял, что невероятное не привиделось, не пришло с небес и я не схожу с ума, как бывает, когда из-за перегрузки наше воображение может выкинуть все, что угодно.
Да нет, на платформе все как обычно: электронное табло над тоннелем показывает время и интервалы движения поездов, платформа постепенно заполняется людьми, и певучими колокольчиками рассыпается сигнал о прибытии очередного поезда, и вот уже он вылетает из тоннеля.
Все — обычно. Девочка со знакомым, милым лицом — реальность. Двойник, да и только. Несколько лет назад она была бы находкой для телеэкрана, на который хлынул поток двойников. Им устраивали всевозможные лихие шоу, в которых копии, не щадя оригиналов, изгалялись над ними. Что же, сам принцип двойника — это уже пародия, никуда от нее не денешься.
Но здесь другое. Майя Кристалинская не оставляет шанса пародии, слишком трагична ее судьба. В свое время ей посвящали много эпиграмм, но добрых и улыбчивых. Ни у кого не поднималась рука метать в нее ядовитые стрелы, без которых жить не могут сатирики. И не потому, что ее жалели. В самом облике Кристалинской не было ни единой черты, дававшей повод больно поддеть ее, на что большие мастера поэты-острословы.
…Она вошла в вагон и села напротив. Я изучал это симпатичное наваждение, не в силах перевести взгляд хотя бы на рекламные плакатики, висевшие на стенах вагона. Это становилось уже неприличным, и девушка помогла мне. Она улыбнулась, как бы прощая, как бы говоря: ну смотрите, смотрите, я не против. Потом улыбка исчезла, и она прямо взглянула на меня.
И тут я понял, что копия совсем не похожа на оригинал. Черты совпадали, но вот глаза… Как и у Майи, они были большими, серо-зелеными и так же широко распахнуты, вот только… пустые. Они ни о чем не говорили, а ведь глазами человек может выразить даже больше, чем голосом. И правильно они считаются зеркалом души, недаром расхоже это выражение.
Фотографии Кристалинской — это прежде всего ее глаза, а не позы, не красивые повороты головы, анфас или в профиль. На фотографиях улыбаются чаще всего губами. «Внимание, сейчас вылетит птичка, смотрите на меня, улыбочку!» — весело требовали когда-то фотографы, стоя у светло-коричневого ящика на треноге с торчащей черной гармошкой перед объективом. И улыбки мгновенно озаряли губы. Но только — губы.
Кристалинская, если улыбалась, всегда улыбалась глазами. Она могла быть серьезно-молчаливой — и серьезность отражалась в ее глазах. Могла быть печальной — и печальными становились глаза. А когда губы растягивались в широкую улыбку, в глазах появлялась легкая игривость и немного кокетства.
Проницательные критики, знатоки эстрады, видавшие на своем веку немало эффектных див, знавшие наизусть их многочисленные маленькие хитрости, сулившие успех, терялись, когда писали о Кристалинской, отчего и бывали скупы на строки, в которых острые наблюдения соседствовали бы с информацией к размышлению. Чего там писать, все же просто: да, хорошо поет, проникновенно поет, а голоса все равно нет, и жеста нет, прилипла к микрофону, а в него можно такое нашептать!
И не каждый давал себе труд задуматься: откуда же тогда такой шквальный успех, такая неподдельная любовь к этой бывшей студентке технического вуза, на концертах которой залы взрывались овацией, будто в руках у нее волшебная палочка, которой она заколдовала зал?
А правильнее сказать — околдовала, потому что взрывался он не аплодисментами, а овацией: слушателя не проведешь, маленькие хитрости способны вызвать аплодисменты, и это уже успех, но естественность и чистота рождают искренность, а искренность — единение зала, вот вам и истоки «волшебства» Кристалинской.
У Кристалинской было много поклонников, и более всего поклонниц, ведь поклоняться «звезде» — удел более эмоциональной прекрасной половины. Все зависит от того, насколько женщина на сцене трогает именно женские сердца, умеет затронуть своей, подчас невеселой, песней чуткие струны женских судеб.
