— Я сегодня три раза звонила в столовую, — ответила Коваленко. — Никитин ушел с работы утром. Где он сейчас, никто не знает.
— А ему известно, что мы его ждем?
— Конечно. Утром я с ним говорила, он обещал быть к двенадцати часам.
В это время в кабинет принесли завтрак.
— Прошу вас, — гостеприимно пригласил нас Дроздов. — Товарищ Коваленко, возьмитесь за хозяйство. Давайте устроим минут на пять обеденный перерыв.
Когда посуда была убрана, в кабинет вновь вызвали Савушкина. Он вошел угрюмый, насупленный.
— Идите сюда, Савушкин, — добродушно, как старого знакомого, подозвал его Гончаров, — садитесь здесь, поближе ко мне. Вот так. Ну, а теперь расскажите, что же все-таки у вас стряслось?
— Ничего не стряслось! — тоскливо ответил Савушкин, искоса поглядел на Коваленко и опустил голову.
— Где же вы потеряли вашу кепку?
— Не знаю. Ничего не знаю. Только никого я не убивал… И в мыслях у меня такого не было.
— Вы говорите, что не убивали. Допустим… Но убийство было, и убийца был одет в кожаную черную куртку.
— Я своей куртки никому не давал.
— Возможно, но стрелял человек, одетый, как и вы, в черную кожаную куртку.
— Не знаю такого…
— Вы утверждаете, что ни в кого не стреляли, но ведь кто-то стрелял. И этот кто-то был на вашей машине. Может быть, вы ее кому-нибудь давали, одолжили на время? А, Савушкин?
Савушкин широко раскрытыми глазами смотрел на майора. Видимо, какие-то неожиданные мысли возникли у него.
— Я никому машину не давал, — едва внятно произнес он.
В этом ответе можно было уловить что-то новое, не столько в смысле произнесенных слов, сколько в интонации. Но Гончаров по-прежнему оставался непроницаем и, казалось, был озабочен только одним: успевает ли Дроздов записывать вопросы и ответы.
— Значит, кто-то пользовался машиной без вашего позволения, — твердо сказал Гончаров и вдруг спросил: — Кто эта рыжая бабенка, в завитушках, которую вы возили вчера?
Савушкин в изумлении уставился на майора.
— Ну, говорите, кто она такая?
— Не знаю.
— Вы ее раньше когда-нибудь видели?
— Нет.
— Откуда же она взялась?.. Ну, что вы молчите?
И тут Савушкин, заикаясь, отрывисто, несвязно стал рассказывать:
— Значит, так. Выехал я из гаража. Заправил машину у бензоколонки… Поехал… Думаю, надо к тетке в Клин съездить… Свободного времени много. У Кировских ворот, на перекрестке у светофора, машина задержалась. Подбегает ко мне мужчина, говорит: «Сто рублей, вези нас за город, быстро!» Смотрю, рядом с ним эта самая, в завитушках. И я, товарищ начальник, согласился их везти. Что виноват, то виноват, государственная машина. Не имел никакого такого права…
— Ладно, ладно, рассказывайте дальше.
Савушкин поднял голову, провел языком по сохнувшим губам и попросил воды. Коваленко налила из графина и подала ему. Он жадно отпил несколько глотков.
— …Что же дальше? Посадил я их в машину и погнал ее через Комсомольскую площадь прямо в Сокольники. На Красносельской они попросили остановиться у «Гастронома». Купили вина, закуски, поехали дальше. Выехали в лес. Выбрали место поукромнее, вышли из машины. Стали пить, закусывать, поднесли мне. Отказываться неудобно. Выпил два раза по двести. Вообще я здоров выпить, не хмелею, а тут вскоре что-то мне стало не по нутру. Враз опьянел. Все поплыло в глазах, почувствовал слабость, прилег на траву и больше ничего не помню.
Савушкин допил стакан и сказал:
— Вот и все, товарищ начальник.
— Как все? — спросил Гончаров. — А куда же эта парочка делась?
Савушкин глубоко вздохнул и, как бы решившись открыть свою последнюю тайну, продолжал:
— Проснулся я под вечер, шел сильный дождь, весь промок, тошнит, голова вот-вот развалится. Глянул вокруг — парочки той уже нет. Смотрю, машина на месте, проверил, целы ли права. Порядок. А на сиденье лежат пятьсот рублей. То ли плата мне, то ли они обронили…
— Когда вы заметили пробоину в машине?
— Приехал в гараж, ставлю машину, мне кто-то кричит: «Эй! Кузов ободрал!» Гляжу — точно… Где я царапнул, ума не приложу. И как это я проехал по городу и меня никто не остановил? Надо думать, дождь помог.
— Что же вы сразу обо всем этом не рассказали?
