– Это я понимаю, – доброжелательно кивает Линцев и делает какую-то пометку в лежащем перед ним листе. – Но на инструктаже вас предупреждали, что нельзя оставлять никаких следов вашего пребывания в Борсхане. А вы, характерной татуировкой, раскрыли – где находились! А значит, выдали наше военно-политическое присутствие на африканском континенте! С какой целью?
Подполковник уже разоблачил трех изменников. И ему хочется разоблачить четвертого, потом пятого… Это вполне понятно: цифра пять более круглая и совершенная, чем три. Но и меня понять можно – мне совершенно не хочется становиться четвертым! Хотя и предыдущим троим наверняка не хотелось украшать послужной список охотника за шпионами. Но к их мнению никто не прислушался…
– Никаких следов в Борсхане я не оставил. (А если и оставил – съезди и проверь!) Это Борсхана оставила на мне следы. А с какой целью – спрашивайте у людоедов племени нгвама!
Линцев сбит с толку и, чтобы скрыть это, склоняется над своим листком.
Сейчас он что-нибудь придумает. Ведь этот парень очень изобретателен! Из тех троих только Игнатов был настоящим шпионом, и его расстреляли по справедливости. Но особой заслуги Линцева здесь нет. Выдал Игнатова наш «крот» в Лэнгли, а наш герой лишь оформил материалы служебного расследования. А с Шишовым и Сониным он действительно проявил весь свой талант и способности!
– Хорошо, оставим пока татуировку, – сделав очередные пометки, «внутренний» контрразведчик вновь начинает жечь меня безжалостным взглядом. – А почему вас не съели?
Действительно, почему? Я и сам не знаю. Но Линцева такой ответ не устроит.
– Потому что я разъяснил угнетенным аборигенам самую передовую в мире идеологию марксизма-ленинизма… Они отказались от каннибализма и начали строить…
«Стоп, это уже перебор!» – я прикусил язык.
– В общем, отказались от каннибализма.
Глаза контрразведчика округлились. Но сомнения в универсальной силе марксизма не способствуют карьерному росту и служебному долголетию.
– С этим ясно… А что вы поясните по поводу…
Вся вина капитана Шишова состояла в том, что он после работы проехал в метро между станциями «Пушкинская» и «Театральная». А в следующем поезде в том же направлении прокатился советник британского посольства – установленный разведчик Блейк, вышедший на встречу с агентом. Вот и весь криминал. Контакта между ними не было, Шишов ни в чем не признался, но Линцев написал заключение, что с большой долей вероятности капитан шел на связь с Блейком! И все. Шишова, конечно, не расстреляли, но из Конторы уволили и еще пять лет негласно проводили за ним контрольно-профилактические мероприятия, так что он не смог устроиться ни на какую приличную работу.
– … по поводу того, что полиграф[15] зафиксировал положительную реакцию на вопрос о ваших контактах в командировке с разведслужбами других государств?
Я подкатил глаза к потолку.
– Но, товарищ подполковник, какие в джунглях разведслужбы?! Там и государств-то никаких нет! Только дикие первобытные племена!
– Это я понимаю, – снова кивнул Линцев.
Он вновь озадачен: логика явно на моей стороне.
– Но куда деть расшифровку аппаратного опроса? Там четко зафиксирована положительная реакция и на вопрос об употреблении наркотиков…
Шишова он, кстати, тоже «дожал» двусмысленными расшифровками зигзагообразных линий.
– Да глупости все это! Обычная аппаратная ошибка.
– Что ж, всякое бывает. Но почему в ответе на вопрос о ваших гомосексуальных наклонностях нет никаких ошибок? Полная ясность – реакция однозначно отрицательная!
– Спасибо, товарищ подполковник. Должно же и у меня быть что-то хорошее…
– Не паясничайте, капитан! Зато полиграф отметил около тридцати несанкционированных контактов типа W! В том числе с несовершеннолетними!
Теперь я не только подкатил глаза, но и воздел руки к небу.
– Но это просто глупость! Вы же сами понимаете, что это невозможно! Тем более за две недели…
– Я-то понимаю, – Линцев озадаченно вздыхает. – Но полиграф не хочет ничего понимать. Он только фиксирует.
– Тем и отличается прибор от человека!
Голубые глаза жгут кожу на лбу, почти прожигают лобную кость насквозь. Похоже, он хочет заглянуть мне в мозг. К счастью, это невозможно. Сижу спокойно, смотрю честно и преданно, как подобает человеку, которому нечего скрывать.
