Маяк на Омаровых рифах - страница 8

А на маяке тем временем стряслось нелепое происшествие. Проводив Александру в путь, Иоганн решил поудить рыбу. И только успел закурить и усесться на свой табурет, как за леску вдруг потянула — да не рыба, а целая рыбища! Старик вскочил, ухватился обеими руками за удилище и, перегнувшись через решетку балкона, вгляделся в воду. Уж не кит ли маленький клюнул? Но нет, то был не кит, а водяной Морешлёп. Круглобокий толстяк резвился в воде, а за леску тянул из чистого баловства.

— Морешлёп! — сердито прикрикнул Иоганн. — А ну, отцепись!

Но пухлый малый хихикал и продолжал тянуть.

— Если сию же минуту не отпустишь леску, — закричал Иоганн, — ни одного омара больше не получишь!

Угроза подействовала. Водяной разжал лапы, подплыл к подножию маяка, неуклюже вскарабкался на камни и взялся за приставную лестницу, что вела на балкончик.

— Не сердись, старина! — сопел Морешлёп, влезая наверх. — Я пошутил! Будешь давать мне омаров?

— Подумаю, — ответил старик, помогая пыхтящему толстяку перелезть через решетку.

Водяной заглядывал сюда нечасто: Иоганн его не особенно жаловал. Но не гнал его с маяка, а иной раз даже угощал омарами. По части ловли омаров водяному всегда не везло. Морешлёпа вообще отличали три вещи: ужасный характер — раз; страсть к омарам — два; всегдашняя готовность слушать и рассказывать разные разности — три. Это последнее свойство было, конечно, приятнее прочих.

Плюхнувшись на балкон, Морешлёп уселся и ткнул лапой в точку, черневшую далеко в море.

— Видишь лодку? — спросил водяной. — На борту — старушка и пустогрох. Одна знакомая акула проплывала и рассказала. Так вот, — продолжал Морешлёп, — я эту лодочку переверну! Подплыву, поднатужусь; лодка — кувырк! Старушка и карлик — за борт. Вот будет потеха!

Услышав об этом коварном плане, Иоганн промолчал. Но в глубине души испугался. «Если сказать, что мы со старушкой друзья, — подумал смотритель, — он точно перевернет лодку! Даже если омаров потом не получит. Уж я его знаю. Вредный у парня характер! Что же делать?» Иоганн лихорадочно размышлял, как помешать беде.

— Чего молчишь, старина? — пропыхтел Морешлёп. — Не одобряешь мой славный замысел?

— Что мне, Морешлёп, до твоих коварных проделок! — сказал Иоганн. — Я бы лучше послушал какую-нибудь историю. Ты ведь их знаешь уйму и рассказывать мастер.

— Клянусь усом Гренландского Кита! — воскликнул водяной. — Историй я знаю немало! Хочешь послушать?

— Хочу! — кивнул Иоганн. А про себя подумал: «Пока он плетет свои сказки, лодка будет спокойно плыть дальше. Если я задержу его, они успеют добраться до маяка!»

— Может, про негра Мартина? — спросил водяной.

— Эту историю я знаю, — ответил Иоганн.

— А про Дитерке и Питерке?

— Этой не знаю!

— Ну ладно, — просопел Морешлёп. — Сейчас узнаешь.

И водяной рассказал Иоганну…

Жили-были в голландском городе под названием Манекен-Панекен-Берг два паренька. Одного звали Дитерке, второго — Питерке, и были они похожи как две капли воды. Оба бегали чумазые, взъерошенные, нечесаные, и если у одного вдруг порвутся штаны, то другой давай лазать по соседским заборам, пока не получится точно такая же дырка. Родителей у них не было. Жили они у бабушки, рыбной торговки с Кошачьей улицы. С озорниками не было сладу, дня не проходило, чтобы не затеяли они какой-нибудь вздорной штуки. Все соседи боялись мальчишек. И только один человек — толстяк-полицейский по имени Ванна-дер-Бак — иной раз, когда совсем разойдутся, хватал сорванцов за шиворот и задавал обоим хорошую взбучку.

И вот однажды, когда полицейский в очередной раз всыпал им пару горячих, мальчишки с ревом пришли домой и решили ему отомстить. Достали из подвала ведерко масляной краски, кисточку и молоток, дождались ночи, чтоб бабушка крепко заснула, выкатили из сарая велосипеды и покатили в город — осуществлять задуманное. Вскоре они уже крались, как двое воришек, по озаренным луной улочкам Манекен-Панекен-Берга, а как только встречали дорожный знак, затевали таинственную возню. То один знак на другой поменяют, то что-нибудь подмалюют, то приколотят, где не положено. Поразвлекавшись таким манером час-другой, мальчишки вернулись домой и со злорадным хихиканьем улеглись спать.