— Зачем? — скупо улыбнулся Раймонд. — Кулак не аргумент.
Итак, насчет аргументов все оказалось более или менее ясным, чего нельзя было сказать относительно функций. Учитель математики размышлял, кто же из учеников оказался способным на такое дело, а Раймонда больше всего интересовал источник информации командира взвода.
«Бери ложку, бери бак и беги на полубак», — раскатился над лесом новый сигнал горна. Распорядок дня диктовал свои условия. Святогорову пришлось отпустить Раймонда, так и не окончив конфиденциального разговора. Они разошлись, чуть-чуть недовольные друг другом.
По случаю плохой погоды занятия были назначены в помещениях трофейной казармы, но Михаил Тихонович после завтрака был совсем свободен и направился прямо к командиру роты.
— Прошу освободить от уроков Гасилова. У него ботинки мокрые насквозь. Еще простудится.
Оль предложил направить ученика засыпать лужи на передней линейке. Наказание символическое. Работать можно в тапочках, а обувь пока просохнет на камбузе.
Потом Михаил Тихонович поделился сомнениями, возникшими у него после беседы с Тырвой. Оль тоже не был склонен пройти мимо позорного случая с пропажей кур. Беседу с Тырвой обязательно следовало продолжить, и его вызвали в штаб лагеря.
— Если не доверяете, — заявил там Раймонд, — назначайте помкомвзвода другого.
— Кто сказал, что не доверяем? — возразил Святогоров.
— Ладно, если одному мне, — нахмурился Тырва. — Вы не верите целому взводу. Сказано, такого больше не допустим.
— Вам не кажется, 'аймонд, что здесь имеет место взаимное недове'ие? — вступил в разговор Оль.
Тырва удивился, что его назвали по имени. В военно-морской специальной школе допускались обращения только официальные: «товарищ ученик», «товарищ преподаватель» и так далее.
— Не хотите позо'ить това'ища? — улыбнулся командир роты. — Нам это понятно, и фамилии его мы не сп'ашиваем. Но хотелось бы все же понять мотивы такого се'ьезного п'оступка.
— Мымрин жлоб! — заявил Тырва. — Жлоб и маменькин сынок. Его пытались перевоспитать. Но это не метод.
— Ну и дальше…
— Дальше сами справились, — пожал плечами Раймонд.
Помощник командира второго взвода ушел из штаба, лихо щелкнув каблуками, а преподаватели долга молчали.
— Как будто я догадываюсь, кто мог это сотворить, — наконец сказал Михаил Тихонович.
— Мы все же не всегда п'авы с мальчишками, — ответил Оль. — 'азве можно с ними 'азгова'ивать по фо'муле: «Стань в лужу — возьми на'яд»?
Еще зимой на педагогическом совете был сформулирован основной принцип воспитания учеников. Прежний военрук спецшколы капитан 2-го ранга Радько утверждал, что военные уставы предназначены для взрослых людей. С подростками, которые пришли сюда с мечтой о флоте, надо лишь играть в моряков, но играть всерьез. Сам Радько умел это делать лучше всех остальных. Он научил мальчишек маршировать плечом к плечу под духовой оркестр. Так научил, что генерал-лейтенант Мерецков в ноябре прошлого, 1940 года и генерал-полковник Кирпонос месяц назад объявили спецшколе благодарности за отличную строевую выправку на военных парадах.
Безжалостное лишение двоечников права носить морскую форму заставляло всех работать так, что учеба стала интересной сама по себе, а народный комиссар просвещения издал приказ, где поставил успеваемость Ленинградской спецшколы в пример на всю Россиискую Федерацию.
Святогоров и Оль понимали, что дежурный по лагерю преподаватель Артяев нарушил правила игры. Он стал муштровать. Но отменить наряд вне очереди, который получил ученик Гасилов, было бы неразумно.
Это могло подорвать авторитет Василия Игнатьевича Артяева.
Захлебываясь от обиды, Аркашка возил тачкой песок и разравнивал его ровным слоем на кирпичной крошке лагерной линейки. Боцман спецшколы главный старшина Дударь выдал ему необходимый инструмент и посоветовал немедленно отдать ботинки для просушки Райкиной матери — Елене Эдуардовне. Но Аркашка отказался от тапочек. Совет не приказание, и выполнять его совсем не обязательно. Гасилов все равно будет ходить в мокрых ботинках. Пускай он простудится и заболеет, тогда все будут знать, что Аркашка совсем не виноват.
