Но без Билли Бонса концерт расстроился сам по себе. Песня предназначалась только для него. Драть глотки попусту стало неинтересно. К тому же на пароход один за другим обрушились шквалы. Солнце, коснувшись мохнатой тучи, засветило с тревожным оранжевым оттенком. Края тучи расплавились, побагровели и треснули кровавыми жилками. Остервенелый ветер раскачивал озеро. Пароход уже не мог успокоиться. С каждым размахом он кланялся все ниже, с хрипом и хлюпаньем бил по гребням дощатыми плицами. Резкая короткая волна играла суденышком как хотела. Гребные колеса то суматошно вертелись вхолостую, то зарывались в хлябь. И от этого натруженное сердце парохода билось с надрывом и перебоями. Солнце в последний раз прожгло тучу венцом огненных стрел и отступилось. Надвигалась гроза. Она несла над Ладогой серую завесу ливня.
Старший политрук Петровский, Рионов и командир второй роты Ростислав Васильевич Оль с трудом загнали личный состав по «кубрикам» третьего класса.
— Если солнце село в тучу, ожидай большую бучу, — солидно приговаривал Билли Бонс, изредка оглядываясь на старшего политрука. — Очень кстати для оморячивания.
Можно было подумать, что Рионов специально договаривался о грозе с небесной канцелярией.
Иллюминаторы задраили круглыми металлическими ставнями — «броняшками». Вентиляции не было. Пахло кислятиной. Из машинного отделения разносилась душная вонь разогретого минерального масла. У Аркашки Гасилова разболелась голова и начали слипаться глаза. Зубарик тоже залег на верхней койке и скоро захрапел. Раймонд Тырва назначил дневальным Жорку Куржака и строго-настрого предупредил его, чтобы никого на прогулочную палубу не выпускал. А Гена Ковров вдруг побледнел. Сын контр-адмирала, не желая поддаваться морской болезни, крепился изо всех сил. Но туго набитый желудок его жил самостоятельно. И с каждым размахом судна приближался все ближе к горлу. — Сразу видно, что из морской фамилии, — не удержался Жорка Куржак.
— Чего там… — вскинулся Генка. Только напрасно он полез в спор. Рот пришлось экстренно зажимать ладонями. Щеки Коврова вздулись пузырями, из глаз выкатились слезы.
— Ведро! — спокойно распорядился Тырва. Ковров замотал головой и попытался выбежать, но его удержали за плечо.
И тогда Генка вывалил в ведро добрый шматок размолотого куриного мяса.
Куржак отвернулся и зажал нос. Он тоже чувствовал себя не особенно крепко. А Тырва, наоборот, смотрел внимательно.
— Чужой кусок всегда поперек горла, — жестко заметил Раймонд.
— Чего там, — отмахнулся Генка. — Адмирал Нельсон тоже травил.
— Нельсон чужих куриц не жрал, — возразил комсорг Донченко.
— Подумаешь, — покраснел Ковров. — Все ребята советовали.
— Кто именно? — спросил Тырва.
У Бархатова округлились глаза. Но Генка никогда не прятался за других.
— Так, многие, — уклонился от ответа Ковров. — Не в этом дело.
— Я думал, что ты умнее, — покачал головой Донченко. — Неужели не понял, что Жорка трепался?
— Жадюг надо учить, — озлился Геннадий.
— Как замараешься, так и прилипнет, — заметил Донченко. — Потом с песочком не отодрать.
— Твое счастье, что Зубарик дрыхнет, — заметил Майдан. — Не то было бы звону.
— В общем, так, Геннадий. Пока позорить тебя не станем. Но учти, в последний раз, — подвел итог Донченко.
— Иди-ка, пират, выливать ведро в гальюн, — буркнул Тырва.
За этим разговором никто не заметил, как Петька Шлыков выскочил на палубу. Там вовсю хлестал ливень и никого не было. Зато в отличие от Коврова Петьке удалось проветриться без свидетелей.
ГЛАВА 23. ВАШ «КАТОРЖНИК»
По набухшему брезенту над головой барабанил дождь. Полотно палатки стало неприкасаемым. Капли цокали в подставленные кружки и консервные банки. Тонкие байковые одеяла с наброшенными поверх шинелями, подушки и простыни стали волглыми, и нельзя было пошевелиться, чтобы не растерять тепло.
Димка Майдан слушал, как стонут под ветром мачтовые сосны, стонут и безостановочно гудят, подобно телеграфным столбам. Ветер хлестал по брезенту. Палатка прогибалась и жаловалась монотонным капельным перезвоном.
Димка проснулся еще до подъема. Ему срочно требовалось выбежать из палатки. Но снаружи было так мокро! Вылезти из постели не хватало сил. И зачем они так опрометчиво поступили, поддавшись на подначку Политуры!
